Рядом с Фрикет поместилась молодая женщина с пятилетним ребенком на руках. С ними ехала собака, она тут же залезла под сиденье. Напротив примостился молодой человек в форме сержанта ополчения. Он гладил по голове ребенка и жалобно улыбался глотавшей слезы женщине. Иногда пес высовывал морду, облизывал ножки ребенка и опять скрывался под скамьей.

Фрикет все поняла. Муж, вынужденный ехать на передовую, и сопровождавшие его жена сын, собака… Семья лишившаяся главы… Дом, ставший слишком просторным… Боль… Безденежье, а может и нищета… А сейчас страшная боль расставания, может быть, навеки…

Груженый состав вот-вот должен был тронуться. Раздался свисток. Локомотив дернулся и снова остановился. К поезду подъезжали конные жандармы. Среди них Фрикет увидела служащих госпиталя, они выделялись среди других одеждой и повязками на руке. Девушка сжалась в комок — их побег обнаружили… Их ищут… Неужели найдут?

Полицейские заглядывали в каждое окошко, в надежде увидеть тех, кто отвечал бы полученным ими подробным описаниям.

Пройти мимо всклокоченной рыжей шевелюры Мариуса они, конечно, не могли. Но тот никак не походил на французского матроса с иссиня-черными волосами и густыми смоляными бровями. Не узнали они и полковника в форме рядового и с повязкой на глазу. Сидевшая довольно далеко Фрикет, заметив, что на нее смотрят, стала чихать и сморкаться, закрыв лицо платком. Долорес с жадностью впилась в огромный апельсин, наполовину закрывший ей лицо.

Не обнаружив ничего подозрительного, жандармы удалились. Четверо беглецов с облегчением вздохнули.

Поезд двинулся и медленно пошел вдоль бухты Атарес, пересек пригород Гаваны и покатил по пути, соединявшему столицу с маленьким городком Гуанахай.

Состав плелся со скоростью не больше пятнадцати километров в час, время от времени подавая гудки. Осторожность здесь была нелишней! Мятежники творили чудеса храбрости. Они бесстрашно нападали даже в разгар дня на составы, опрокидывая и разбивая их вдребезги. Поэтому вооруженные кочегар, механик и сопровождавшие их солдаты, находившиеся в бронированной паровозной кабине и тендере, были начеку — в любой момент они могли остановить поезд или подать назад.

Солдаты в вагонах с тревогой оглядывали окрестности. Офицеры, не отрываясь от биноклей, внимательно осматривали каждый куст, скалу, пригорок. Из окон торчали винтовки.

Короче говоря, все были охвачены смертельным страхом. Лишь четверо беглецов сохраняли спокойствие, посмеиваясь в душе над рассказываемыми шепотом страшными историями. Судя по всему, никакая опасность им не угрожала.

Время тянулось невероятно медленно. Фрикет не сиделось на месте. А пехотинцу и его молодой жене, наоборот, казалось, наверное, что часы бегут слишком быстро. Малыш уселся верхом на колено отца и заливался радостным смехом, когда тот подбрасывал его вверх. Половина вагона с удовольствием слушала лепет ребенка, не обращавшего внимания ни на разговоры родителей, украдкой пожимавших друг другу руки, ни на слезы в глазах матери. Молодая пара проклинала, конечно, братоубийственную войну, из-за нее разрывались семейные узы, рушилась любовь. Как знать? Возможно, юная жена станет вдовой, а ребенок — сиротой.

Поезд миновал Сан-Антонио и подходил к Мариельской «trocha», которая вскоре будет не менее известна, чем путь на Морон. Trocha — это, на местном диалекте, дорога, проложенная через кубинские леса и ведущая от северного к южному побережью. Во время великого восстания 1868–1878 годов испанцы построили вдоль шоссе соединенные частоколами блокгаузы и прорыли перед ними ров. Так колонизаторы пытались перекрыть путь республиканцам при их передвижении с востока на запад.

Теперь, хотя для бойцов свободной Кубы эти устаревшие сооружения перестали быть серьезной преградой, испанская армия продолжала их укреплять.