– Послушай, вытащи нас отсюда.
– Сейчас не могу. Слишком много народу. Самый главный тоже был здесь – только что отъехал в лимузине, и аппарат с ним. Нужно не потерять его из виду. Вечером постараюсь освободить вас. А тем временем отдыхайте и набирайтесь сил. И надейтесь на тетю Руби.
– Кстати, если бы не ты, нас бы здесь не было, – сказал Римо.
– Если бы не я, то ты вышел бы в тюремный двор и тут же превратился бы в лужицу. Я вернусь. – Увидев, что часовой смотрит в ее сторону. Руби исказила лицо до неузнаваемости и гневно завопила по испански: – Янки – грязные собаки! Скоты! Шпионы убийцы!
– Проваливай, – приказал часовой.
Подмигнув Римо на прощанье, Руби сделала шаг назад и слилась с толпой, которая бесновалась, строя рожи и показывая на них пальцами. Римо раздражали перекошенные от злобы лица, и, желая выбросить их из своего сознания, он закрыл глаза и снова погрузился в сон.
За себя он не боялся, но его мучил стыд, что Чиун, Мастер Синанджу, должен терпеть все эти унижения. Ярость клокотала в нем, но даже она не влила силы в его вялые мускулы.
Ладно, ярость подождет, подумал он. Подождет, пока он не выспится.
Это даже хорошо. Ярость – блюдо, которое лучше есть холодным.
Глава десятая
Руби угнала армейский джип. Стало легче преследовать Корасона.
Она ехала на звук выстрелов. Корасон считал себя великим охотником и потому непрерывно палил из окна лимузина во все, что двигалось. И даже в то, что не двигалось.
Он выпускал пулю за пулей – в оленей, белок, крыс и ящериц, в кошек и собак, а когда никого из них вокруг не было, то целился в деревья и кусты, а на равнине – просто стрелял по траве.
Сидевший рядом с ним майор Эстрада перезаряжал по мере необходимости оружие президента.
– Покончу с этим чертовым стариком, – говорил Корасон, – и буду самым главным. – Ему вдруг почудилось, что пень на обочине подмигнул ему, и он всадил в него целую обойму. – Забуду думать об этих горцах. И святой уже не сможет устроить революцию. Так будут решены все проблемы.
– Звучит обнадеживающе, – сказал Эстрада.
Взяв пистолет у генерала, он вновь перезарядил его, достав патроны из коробки, которую держал тут же, на заднем сиденье.
Небо вдруг потемнело, сверкнула молния – Корасон нажал кнопку, и стекло поднялось. В теплом и влажном климате, где постоянно дули тропические ветры, такое случалось часто. Каждый день приносил с собой не менее дюжины гроз, продолжавшихся не более пяти минут – пролившейся влаги не хватало, чтобы прибить пыль.
Уже через пять минут Корасон вновь нажал кнопку – теперь чтобы опустить стекло: гроза пронеслась, и снова ярко светило солнце.
Они ехали еще минут двадцать пять, прежде чем шофер остановил «мерседес» у подножия невысокой горы. По ее склону вилась тропа, недостаточно широкая для автомобиля.
«Мерседес» замер у самого края котлована, заполненного густой и черной вязкой жижей. В длину озеро было ярдов восьмидесяти, в ширину – двадцати.
Выйдя из машины, Корасон внимательно вгляделся в темную гладь.
– Если бы природа послала нам нефть вместо битума, мы были бы очень богаты. Нас называли бы процветающей страной.
Эстрада кивнул.
– Но асфальт – тоже хорошо, – прибавил Корасон. Он швырнул камешек в асфальтовое озеро. Камешек не ушел в глубину, а остался плавать на мерцающей поверхности. – Еще как хорошо. Никто на острове не голодает.
– Вытаскивайте аппарат, – приказал Генералиссимус двум солдатам, ехавшим на переднем сиденье, – и идите за мной. Будьте внимательны! Скоро он у нас заработает.
И, отходя от автомобиля, он засмеялся грубым, утробным смехом. |