По правде говоря, доведенный до изнеможения адвокат понапрасну пытался несколько раз закруглить вечеринку, и в конце концов выразил желание вернуться в одиночестве.

— Ночной стаканчик его тоже взбодрит… Не правда ли, дорогой мэтр?

Лежанвье не сказал ни да, ни нет. Он смотрел, как Диана с легкостью поднимается по ступенькам — у Дианы были самые красивые ноги на свете, — и мысленно проклинал Билли на все лады.

— Билли, поработайте барменом и не забудьте добавить побольше ангустуры, вы знаете мой вкус. Я только переобуюсь и вернусь.

Мужчины прошли в столовую, чувствуя себя несколько натянуто, как всегда, оставаясь наедине: Билли в глубине души опасался, что его того и гляди выставят вон, Лежанвье боялся показаться ревнивым мужем.

Первый направился к бару, второй зажег лампы, затем включил радио.

Оба готовы были спорить, что Диана не ограничится переобуванием, но сменит заодно платье, а может, и прическу. Оба оказались неправы.

Она появилась очень быстро, со встревоженным выражением лица:

— Вернер!.. Дверь была приоткрыта, я толкнула… Жоэль нет дома!

Адвокат, скорее раздосадованный, чем встревоженный, почувствовал укол в сердце:

— Она ведь, кажется, собиралась провести вечер у подруги?

— Да, у Джессики Ленэн. Но вы же знаете Ленэков, допотопные родители. Фабрис всегда привозил Жоэль к полуночи, один раз в воскресенье он привез ее к часу. Вы тогда так его отчитали, что он, бедняга, весь побелел.

Лежанвье сам не заметил, как снял трубку телефона и набрал номер.

— Алло? — после нескончаемого ожидания на другом конце провода раздался сонный голос. — Повесьте трубку, вы ошиблись номером.

— Фабрис Ленэн?

— Он самый. Говорите тише, а то все спят.

— Это Вернер Лежанвье. Извините, что звоню в такой час, но Жоэль еще не вернулась. По ее словам, она должна была провести вечер у вас?

Фабрис Ленэн что-то промямлил в ответ.

— Что он говорит? — волновалась Диана. — Настаивайте, заставьте его говорить!

Лежанвье слушал, нахмурив брови: Фабрис явно завирался.

— Благодарю вас, мой юный друг, вы неплохо врете для своих лет! — сухо заключил он, вешая трубку.

— Что вам сказал Фабрис? — снова спросила Диана.

Лежанвье пожал плечами:

— Что он привез Жоэль сюда как обычно около полуночи, но он лишь пытался обеспечить ей алиби. Юношеская взаимовыручка… По всей очевидности, Жоэль сегодня не была у Ленэнов.

— Тогда где же?

— Могу о том же спросить у вас.

Лежанвье не любил Жоэль, которая ни одной чертой не походила на него, и не более того на Франж. Однако он льстил себя мыслью, что хорошо воспитал ее, в меру с нежностью и в меру строго, как сейчас уже не воспитывают девочек. Когда ее охватила страсть к танцам, он оплатил ей уроки танцев. Когда танцы наскучили, он стал водить ее по музеям, она увлеклась живописью, и он отправил ее во Флоренцию и в Рим. Когда она вернулась из Италии — и от живописи, — он повел ее в Комеди Франсез, в залу Плейель, в Сен-Жермен-де-Пре, разрешил ей болтаться там до изнеможения. Его собственное изнеможение подразумевалось само собой. Будучи таким же допотопным отцом, как и Филибер Ленэн, он отказывал ей лишь в одном — разрешении возвращаться после полуночи. Но похоже было, что накануне своего восемнадцатилетия Жоэль решилась перейти рубеж.

— Ведь говорила я вам, что эта чумовая девчонка водит вас за нос! — с неожиданной озлобленностью возмутилась Диана, приглашая Билли Хамбурга в свидетели. — Вот вам результат вашего либерального воспитания! В кои-то веки раз мы возвращаемся в три часа утра, и вам приходится звонить всем подряд, чтобы узнать, куда делась ваша дочь!

Диана тоже не любила Жоэль, но это, по крайней мере, не нуждалось в объяснениях.