— Отвечайте, дорогой мэтр! — подсказал Лазар. — Это малышка вас спрашивает, она ждет вашего одобрения.

— Кто там? — продолжала кричать Жоэль, свесившись головой и плечами из окна так, что чуть не падала. — Это не Тони?

— Да, именно! — сказал адвокат, но таким глухим голосом, что никто не услышал.

— Говорите громче, дражайший мэтр! — дружески посоветовал Лазар. — Представьте, что вы в суде, требуете оправдания для невиновного. Повысьте голос. Мое почтение, дражайшая госпожа. (Диана появилась на пороге, по-прежнему пытаясь привести в порядок кружева.) Мэтр был так любезен, что пригласил ваших добрых старых друзей и меня, а мы имели слабость принять приглашение. Очаровательно, живописно, роскошно, — восклицал он, охватывая широким жестом четыре основных направления. — Кто это там воркует? Горлинки?

— Цесарка, — твердо ответила Диана.

Глава шестая

— Дорогой, вам нехорошо?

Лежанвье сел в кровати и огляделся блуждающим взглядом. Он не узнавал знакомой обстановки своей спальни и лишь постепенно вспоминал, что покинул дом на авеню Ош и приехал в «Жнивье».

— Который час? — с трудом проговорил он. — Что… Что случилось?

Диана, сидя в соседней кровати, с тревогой смотрела на него:

— Вы разговаривали во сне. Кажется, вам было трудно дышать. Вы кричали, пока я не зажгла свет.

На лбу адвоката выступил холодный пот.

— Я разговаривал во сне? Что я говорил?

— Я плохо поняла. Вы говорили тихо и очень быстро. Кажется, вы произносили речь за или против кого-то.

Речь?..

Конечно, он произносил речь. Он вспоминал мельчайшие детали процесса. Лазар требовал для него высшей меры. У него не было адвоката, он сам себя защищал, боялся сказать слишком много или слишком мало, искал глазами в зале Диану…

— Вы переутомились, дорогой. Вам необходим настоящий отдых, в Этрета или Савойе, а не просто выходные два раза в месяц… Лежите, не вставайте. Вы сильно вспотели, я вам сейчас дам другую пижаму.

Она накинула кружевной пеньюар и направилась к комоду, и тут впервые Лежанвье в свою очередь поразился ее изменившимся чертам. Без сомнения, тут сыграли свою роль и первые проблески зари, смешивавшиеся с электрическим светом, — муж редко застает жену в такой час, — но они не могли все объяснить: бескровные губы, ввалившиеся щеки. Диана явно тоже провела тяжелую ночь.

С размытыми чертами лица она возвращалась от комода, как с края земли:

— Вот пижама, дорогой.

Просто из нежности он попытался притянуть ее к себе, но она высвободилась, успокоив его порыв одной фразой, и он внутренне вздохнул свободнее — усталость Дианы объяснялась одной из самых естественных причин.

— Обещайте мне, что если я опять стану разговаривать во сне, вы не колеблясь меня разбудите?

— Обещаю, дорогой. Разве что вы будете говорить что-нибудь действительно забавное.

Она погасила лампу у изголовья, повернулась на правый бок, и по ее ровному дыханию Лежанвье вскоре заключил, что она заснула.

Он же, вперив широко открытые глаза в бледные просветы ставень, борясь с тоской и усталостью, силился не заснуть.

Думать, размышлять, строить планы.

Глава седьмая

«В. Л., мы с Тони пообедаем у мамаши Лалуэтт» (Жоэль).

«Дорогой мэтр, вы позволите похитить Диану до вечера?» (Билли и Дото)

Вернер Лежанвье с трудом смирялся с тем, что стареет, то есть, что надо следить за давлением, умерять шаг на подъеме, соблюдать диету и все же толстеть, носить длинные кальсоны и все же мерзнуть, кашлять с хрипом, скромно отворачиваться, когда Диана надевает чулки.