|
Нам пришлось пойти на компромисс: он проводил нас с Володей до остановки и усадил в троллейбус. Был час пик, в битком набитом троллейбусе разговаривать было невозможно, и Володя должен был довольствоваться тем, что прикрывал меня собой от наседающей толпы. Наконец под дождем мы добежали до моего дома; соскучившийся Гришка приветствовал нас радостным лаем, и Володя уже откашливался, прочищая горло, как вдруг явился взмыленный Эрик. Я очень мило изображала из себя радушную хозяйку и кормила обоих голубчиков обедом, но и на самом деле я была им рада — пока они рядом со мной, Викентий-Витамин был не в силах причинить мне зло. Потом мы втроем прогуливали Грея, который дал нам понять, что такая погода не для собак и тем более не для собачьих аристократов, и через три минуты потащил нас обратно домой. Когда я запирала за собой дверь, у меня возникло странное ощущение, что я сквозь нее чувствую их ревнивые взгляды. Пожалуй, они оба согласились бы оберегать мой покой всю ночь напролет, примостившись на коврике в холле, если бы не верили в выдающиеся сторожевые способности моего громадного страшного добермана.
Увы, избалованный пес не оправдал наших ожиданий — вернее, оправдал их не полностью. Пережитый стресс почему-то погрузил меня в сонливость; несмотря на то, что я крепко проспала всю предыдущую ночь в кабинете психотерапии, глаза у меня слипались. Покормив Грея, я улеглась на диване с раскрытым авантюрным романом в руках, песик пристроился рядом — и мы благополучно уснули. Проснулась я внезапно, толчком: меня разбудил какой-то непонятный звук, исходивший от входной двери. Гриша рядом со мной сладко посапывал; звук снова повторился — металлический, скрежещущий, неприятный. Я села, и это мое движение разбудило Грея; он тут же вскочил и спросонья залился звонким лаем. Я открыла дверь комнаты, и мы с ним одновременно выбежали в прихожую. К ужасу своему я увидела, что входная дверь, которую я совсем недавно с таким тщанием запирала на оба замка, теперь приоткрыта и держится только на цепочке. Гриша отважно бросился в образовавшуюся щель, и только чудом взломщик не прищемил ему нос; оттаскивая его от двери, я сквозь его оглушающий, низкий и злобный лай с трудом различила звук торопливых шагов — кто-то сбегал вниз по лестнице. Я так и уселась на полу в прихожей, прижимая к себе рвущегося и захлебывающегося лаем пса. Наконец он замолчал и виновато лизнул меня в щеку; я сказала ему: — Если бы не я, нас с тобой утащили бы в преисподнюю, прежде чем ты проснулся! Не ругать же его в самом деле! Мне припомнился анекдот: ночью жена говорит мужу — кажется, к нам кто-то залез, пойди разбуди собаку! Сочинитель наверняка взял сюжет из жизни. И я смеялась — и приготовила на ночь хитроумную баррикаду: придвинула к двери тумбочку, а на нее поставила всю хрустальную посуду, что нашлась в доме. Ничто не разбивается с таким громким и мелодичным звоном, как хрусталь! Если я и останусь без вазочек и рюмочек, то, по крайней мере, буду жива. Я не сомневалась, что взломщиком был Викентий — хотя два раза ему не удалось покончить со мной, но и третья попытка, вопреки пословице, оказалась неудачной. После того как Синицын и Хачатрян устроили мне взбучку за злостное умолчание, я тем более решила ничего им не говорить о нападении. А мои поклонники, конечно же, были тут как тут: сначала мне позвонил Володя, потом Эрик; оба интересовались моим самочувствием и проявляли желание пообщаться, но обоим я отвечала одно и то же: все прекрасно, но я хочу спать — и быстренько клала трубку. Телефон словно взбесился. Звонил Феликс из стационара (интересно, каким образом у этого стервеца оказался мой номер телефона?). Звонили мама и папа из Питера. Звонила тетя Лена, и даже ее генерал сказал мне пару слов, оглушив громовым басом — прямо как у генерала Лебедя, или, скорее, как у артиста Булдакова, играющего генералов. Правда, тетя Лена, в отличие от всех остальных, интересовалась не мной, а Гришей — я дала ему гавкнуть в микрофон, и тетка осталась довольна. |
