Скрип открывающейся двери заставляет меня обернуться. Впрочем, я и спиной чувствую, кто это. Так и есть: Витамин стоит на пороге и пристально смотрит на меня; его глаза, серые, с красными прожилками, меня гипнотизируют — это меня-то, которая сама прекрасно владеет искусством гипноза! Внезапно я понимаю, почему от его взгляда у меня мороз пробегает по коже: так смотрит удав на кролика! В глазах его — моя смерть. И направляется он вовсе не к батарее и не к своей колбочке, а прямо ко мне; вот он протягивает ко мне руки… Я вскакиваю, все мои члены от страха снова прекрасно мне подчиняются, и медленно отступаю. Витамин все ближе и ближе, я уже ощущаю исходящий от его дыхания смрадный запах сивухи. И внезапно я понимаю, что он делает: он гонит меня к окну, как когда-то, десять лет назад, он делал это с Алей! Но я не Аля, я дорого продам свою жизнь, я буду сопротивляться до последнего… Все мои мышцы и нервы мобилизованы; одним прыжком с места я запрыгиваю на стол. В поле моего зрения нет ни одного предмета, который сгодился бы для самообороны, значит, остаются только ноги, натренированные в танго и фокстротах…

Но вдруг все меняется: снова открывается дверь, и на этот раз в дверном проеме появляется Феликс с неврологическим молоточком. Я стою лицом к двери и потому замечаю его первая; Викентий, увидев, что на моем лице больше нет страха, оборачивается — и, опустив руки и бормоча что-то под нос, отходит от меня и по касательной направляется к окну. Феликс стоит в полном недоумении и наконец спрашивает:

— Что здесь происходит?

Я молчу, вместо меня отвечает Витамин, и голос его звучит хрипло:

— Что-что? Нельзя человеку взять свою законную порцию…

Время для меня останавливается; как в замедленном кино, я вижу, как Витамин медленно нагибается, вытаскивает из-под батареи свою колбу и так же постепенно выпрямляется. Феликс застыл на пороге с разинутым ртом, за его плечом показывается большое полное лицо медсестры. Витамин нежно прижимает заначку к груди и поворачивается ко мне спиной, бросив на меня последний леденящий взгляд из-под бровей. Вот сейчас он уйдет и где-нибудь в укромном уголке причастится… и тогда свершится мое отмщение. И тут я вдруг взрываюсь.

За эти секунды я ощутила себя убийцей — и мне стало страшно. Гораздо страшнее, чем тогда, когда с протянутыми к моему горлу руками на меня наступал Витамин. Передо мной проплыло ожесточившееся лицо Нины-Нюси, исковеркавшей свою жизнь убийством благоверного; я не захотела быть такой, как она. Если я переступлю через этот порог, фурии совести никогда не дадут мне покоя, и я никогда, никогда не смогу уже помогать людям, я потеряю свою профессию. И, главное, — моя сестра никогда бы это не простила! Как у нее написано было в дневнике? «Но, убив даже из самых благих побуждений, убийца остается убийцей».

Я спрыгнула со стола, подлетела к Витамину и схватила здоровенного санитара за руку; он настолько этого не ожидал, что, ошеломленный, без сопротивления отдал мне колбу.

Подскочить к раковине и вылить туда ее содержимое оказалось делом нескольких секунд. Но я на этом не остановилась, и мои ярость и злость на себя заставили меня грохнуть колбу об пол. Осколки разлетелись в разные стороны, по счастью, никого не задев.

— Здесь больница, а не питейный дом, — прошипела я вслух. Наверное, все это выглядело более чем странно, но через мгновение и Феликс, и медсестра ожили: студент нашел в углу совок и веник и стал заметать осколки, а полная степенная сестра милосердия, чем-то похожая на немолодую монашенку, выгоняла из ординаторской Витамина, приговаривая:

— Ишь, повадились пить в ординаторской… Тоже мне трактир нашли! Ужо я вам с Лоркой, пьянчугам, задам жару!

Инцидент вроде бы был исчерпан, и я не стала задерживаться на шестом этаже — надо уносить отсюда ноги, пока еще они меня носят, цинично усмехнулась я про себя.