У нее вырабатывается привычка зависеть от него, а ей из собственного опыта известно, что это — роковая ошибка.

   — Мы можем набросить простыни на мебель, чтобы она не пылилась, когда я работаю.

   Он говорил сочувственным тоном, а, к несчастью, сочувствие всегда губительно действовало на нее. Слезы, несмотря на отчаянные попытки удержать их, хлынули ручьем.

   Ее пальцы медленно поползли по груди Коула, пытаясь нащупать носовой платок в кармане рубашки. Он замер, и Марти внезапно почувствовала жар, исходящий от их тесно прижатых друг к другу тел, мужскую твердость, упершуюся в ее женскую мягкость… Она сделала инстинктивное движение, и твердость тоже пришла в движение.

   Святые угодники!

   Она здесь ни при чем! Этого просто не может быть. От самых признанных авторитетов в этом вопросе она знает, что не принадлежит к типу женщин, способных возбудить мужчину. Вероятно, это обычная мужская реакция на обстоятельства.

   Такая… такая… как отрыжка после пива.

   — Носовой платок в кармане джинсов, — сказал Коул странно напряженным голосом.

   Вероятно, он смущен и не знает, как, не уязвив ее чувств, отделаться от нее. Поэтому Марти сделала это сама. Она отступила назад и взяла протянутый ей носовой платок.

   И немедленно почувствовала, как сильно ей не хватает его теплоты, силы и всего остального, по чему она так изголодалась, но не сознавала этого.

   Марти осушила глаза и трубно высморкалась.

   — Я выстираю его, — сказала она, избегая смотреть Коулу в глаза.

   Он продолжал молча глядеть на нее.

   Это дорога в никуда, женщина. Остановись!

   И тогда Коул сделал то, чего она хотела больше всего на свете и что было меньше всего нужно ей.

   Он обнял ее, крепко прижал к себе и… снова поцеловал.

   На этот раз невозможно было ошибиться в характере его поцелуя. Он был плотским с самого начала. Не отрывая губ, Коул провел Марти мимо полки и опустил на подушки.

   На узкой и жесткой кушетке едва хватало место для двоих, и то если лежать, тесно прижавшись друг к другу. Сначала ни один из них не сделал никакого движения. Марти много лет не испытывала ощущения, которое внезапно нахлынуло на нее.

   Это была неистовая потребность, взывавшая к немедленному удовлетворению.

   Ну почему она не купила чертов диван вместо этой кушетки? Наверное, его зад свисает с края.

   Чтобы Коул не очутился на полу, она приковала его к месту, зацепив ногой за бедро.

   Умный ход, Марти! Очень ловкий трюк.

   Рука Коула коснулась ее груди, когда он оттянул воротник свитера, чтобы приникнуть губами к ключице. Откуда он знает о крохотной ямке у горла? Стоило ему лишь коснуться ее горячим дыханием, как Марти охватило страстное желание.

   Его руки скользнули под ее свитер, потом — под бюстгальтер. Когда кончиками пальцев Коул провел по ее соскам, она простонала:

   — Нам нужно…. поговорить.

   Руки Коула замерли. Поговорить? Она в своем уме? Вернее, не сошел ли он с ума? Если у него сохранились остатки разума, он должен убираться отсюда ко всем чертям, невзирая на контракт.

   — Марти, — стиснув зубы, проговорил он, — я не хочу пользоваться своим преимуществом.

   Черт с два он не хочет! Прижавшись друг к другу, они едва удерживаются на твердой, как камень, кушетке; нога Марти лежит у него на бедре, и его восставшая плоть упирается в ее чудесный маленький холмик.