Он вспомнил молитвы свои в первое время затвора, когда он молился о даровании ему чистоты, смирения и любви, и о том, как ему казалось тогда, что Бог услышал его молитвы, он был чист и отрубил себе палец, и он поднял сморщенный сборками отрезок пальца и поцеловал его; ему казалось, что он и был смиренен тогда, когда он постоянно гадок был себе своей греховностью, и ему казалось, что он имел тогда и любовь, когда вспоминал, с каким умилением он встретил тогда старика, зашедшего к нему пьяного солдата, требовавшего денег, ее. Но теперь? И он спросил себя: любит ли он кого, любит ли Софью Ивановну, отца Серапиона, испытал ли он чувство любви ко всем этим лицам, бывшим у него нынче, к этому ученому юноше, с которым он так поучительно беседовал, заботясь только о том, чтобы показать ему свой ум и неотсталость от образования. Ему приятна, нужна любовь от них, но к ним любви он не чувствовал. Не было у него теперь любви, не было и смирения, не было и чистоты.

   Ему было приятно узнать, что купцовой дочери двадцать два года, и хотелось знать, красива ли она. И, спрашивая о ее слабости, он именно хотел знать, имеет ли она женскую прелесть или нет.

   "Неужели я так пал? -- подумал он. -- Господи, помоги мне, восстанови меня. Господь и Бог мой". И он сложил руки и стал молиться. Соловьи заливались. Жук налетел на него и пополз по затылку. Он сбросил его. "Да есть ли Он? Что, как я стучусь у запертого снаружи дома... Замок на двери, и я мог бы видеть его. Замок этот -- соловьи, жуки, природа. Юноша прав, может быть". И он стал громко молиться и долго молился, до тех пор пока мысли эти не исчезли и он почувствовал себя опять спокойным и уверенным. Он позвонил в колокольчик и вышедшему келейнику сказал, что пускай купец этот с дочерью придет теперь.

   Купец привел под руку дочь, провел ее в келью и тотчас же ушел.

   Дочь была белокурая, чрезвычайно белая, бледная, полная, чрезвычайно короткая девушка, с испуганным детским лицом и очень развитыми женскими формами. Отец Сергий остался на лавочке у входа. Когда проходила девушка и остановилась подле него и он благословил ее, он сам ужаснулся на себя, как он осмотрел ее тело. Она прошла, а он чувствовал себя ужаленным. По лицу ее он увидал, что она чувственна и слабоумна. Он встал и вошел в келью. Она сидела на табурете, дожидаясь его.

   Когда он взошел, она встала.

   -- Я к папаше хочу, -- сказала она.

   -- Не бойся, -- сказал он. -- Что у тебя болит?

   -- Все у меня болит, -- сказала она, и вдруг лицо ее осветилось улыбкой.

   -- Ты будешь здорова, -- сказал он. -- Молись.

   -- Что молиться, я молилась, ничего не помогает. -- И она все улыбалась. -- Вот вы помолитесь да руки на меня наложите. Я во сне вас видела.

   -- Как видела?

   -- Видела, что вы вот так ручку наложили мне на грудь. -- Она взяла его руку и прижала ее к своей груди. -- Вот сюда.

   Он отдал ей свою правую руку.

   -- Как тебя звать? -- спросил он, дрожа всем телом и чувствуя, что он побежден. Что похоть ушла уже из-под руководства.

   -- Марья. А что?

   Она взяла руку и поцеловала ее, а потом одной рукой обвила его за пояс и прижимала к себе.

   -- Что ты? -- сказал он. -- Марья. Ты дьявол.

   -- Ну, авось ничего.