|
Марша слышала обрывки фраз и часто повторявшийся вопрос: "Ну, как, понравилось?", но ответ обычно тонул во взрывах непристойного хохота. Когда наконец она поняла, или, вернее, догадалась, что там происходит, ее охватило отвращение, и ей захотелось уйти. Даже огромный, пустой особняк в пригороде казался ей сейчас предпочтительней, хотя она и не любила его за то, что он всегда был пустой, за то, что жила там только она со слугами, а отец вечно находился в разъездах, - вот и теперь его уже полтора месяца нет дома, и вряд ли он появится раньше чем через две недели. Вспомнив об отце, Марша подумала, что, если бы он приехал, как обещал, она не была бы сейчас здесь и даже не пошла бы на студенческий бал. Вместо этого она праздновала бы день своего рождения дома, и Марк Прейскотт, веселый, оживленный, со свойственным ему блеском председательствовал бы на этом торжестве, на которое собрались бы ближайшие друзья его дочери, а Марша знала, что они, не задумываясь, отказались бы от студенческого бала ради того, чтобы прийти к ней. Но отец не приехал. Он лишь позвонил по телефону - на этот раз из Рима - и, по обыкновению, извинился. "Марша, детка моя, я очень старался освободиться, но из этого ничего не получилось. Дела задерживают меня здесь еще на две-три недели, но, когда вернусь домой, я сторицей все возмещу тебе". Он предложил было Марше съездить к матери, жившей с нынешним мужем в Лос-Анджелесе, но когда она наотрез отказалась, пожелал ей хорошо провести день рождения. "Кстати, подарок я тебе уже приготовил, думаю, будешь довольна", - добавил он. Марша чуть не расплакалась, слушая приятный голос отца, но все-таки сумела сдержаться, так как давно отучила себя плакать. К тому же вряд ли имело смысл раздумывать, почему владелец одного из новоорлеанских универмагов, располагая целым взводом высокооплачиваемых помощников, связан делами куда больше, чем простой конторский служащий. Очевидно, его задерживало в Риме и что-то другое, о чем ему не хотелось рассказывать дочери, как и она никогда не расскажет ему о том, что происходило сейчас в номере 1126. Прежде чем уйти. Марша подошла к окну, чтобы поставить на подоконник стакан, и услышала, как внизу, в танцевальном зале, заиграли "Звездную пыль". К полуночи оркестр всегда переходил на старинные сентиментальные мелодии, тем более что во главе его стоял Макси Бьюкенен, а сам оркестр именовался "Звездные джентльмены Юга" и играл он почти на всех торжественных приемах, проходивших в "Сент-Грегори". Даже если бы она раньше не танцевала, она все равно узнала бы эту аранжировку - мелодичные, мягкие звуки трубы, столь характерные для Бьюкенена. Марша стояла у окна и раздумывала, не вернуться ли ей в танцевальный зал, хотя точно знала, как там все будет: мальчишки, основательно вспотевшие в своих смокингах, то и дело оттягивающие рукой воротнички рубашек, - неуклюжие подростки, тоскующие по джинсам и водолазкам; девчонки, то и дело выбегающие в туалетную комнату и там, оживленно хихикая, обменивающиеся секретами. А в целом, решила Марша, - сущие дети, вырядившиеся для игры в шарады. Молодость - это такая скука, часто думала Марша, особенно потому, что приходится проводить время среди своих сверстников. Бывали минуты - как, например, сейчас, - когда ей хотелось бы видеть вокруг себя более зрелых людей. А Лайл Дюмер таким не был. Со своего места она видела, что он по-прежнему топчется у двери в смежную комнату, - раскрасневшийся, со вспучившейся крахмальной манишкой и съехавшей на сторону бабочкой. |
