Кроме того, Майк производил впечатление человека, который может и сам за себя постоять, тогда как Уэсти всегда считал себя убежденным пацифистом. Дайте миру шанс, и все такое…

– Ну и помойка!.. – донесся от входа ворчливый бас, и Уэсти, обернувшись на голос, увидел рослого мужчину в кожаной куртке. Голова его была чисто выбрита, пальцы унизаны золотыми перстнями, на шее болталась золотая цепь.

– По‑моему, приятель, ты напрасно стараешься, – добавил незнакомец. – Тебя тут все равно никто не найдет если только ты не отметишь дорогу хлебными крошками.

И он захихикал над собственной шуткой.

– Я могу вам чем‑нибудь помочь? – поинтересовался Уэсти, когда пришелец отсмеялся.

– Да, Уэсти, можешь. Иначе бы я сюда не пришел.

Незнакомец протянул ему крепкую руку. Уэсти готов был поклясться, что разглядел на костяшках пальцев несколько заживших шрамов.

– Я – Чиб Кэллоуэй. До сих пор мы с тобой были знакомы, так сказать, заочно, вот я и решил, что пора бы нам встретиться.

– Чиб Кэллоуэй?

Мужчина кивнул.

– Судя по твоей отвисшей челюсти, мое имя тебе знакомо. Это хорошо – по крайней мере, мне не придется долго объяснять, кто я такой.

– Да, я вас знаю, – признался Уэсти.

– Может быть, ты знаешь, зачем я здесь?

– Н‑нет… – У Уэсти внезапно подогнулись колени, и он едва не упал. – П‑понятия не имею, с‑сэр.

– Неужели никто не удосужился ввести вас в курс дела, мистер Уэстуотер? Боже мой!..

– Какого дела?

Кэллоуэй снова усмехнулся и похлопал Уэсти по плечу, отчего тот пошатнулся.

– Я имею в виду четверых ребят, которые помогали вам в ваших субботних похождениях… Или ты думаешь, они появились как джинны из какой‑нибудь старой лампы? Я уже не говорю о фургоне и оружии… Кто, по‑твоему, вам все это организовал?

– Это… были вы? – с трудом выдавил Уэсти.

– Я, – подтвердил Чиб. – Поразительно. Я был уверен, что кто‑нибудь из этих троих чистоплюев обязательно проболтается. Что ж, с одной стороны, даже неплохо, что мое имя осталось, так сказать, в тени. И тем не менее я счел необходимым с тобой повидаться…

Гангстер медленно двинулся вдоль выбеленной стены студии, время от времени с неодобрением прищелкивая языком. Уэсти, немного придя в себя, едва не спросил, что понадобилось от него пришельцу, но потом решил, что на самом деле знать это ему вовсе не хочется. Из семи картин он успел повесить только две. Остальные пока стояли на полу, и Кэллоуэй, присев на корточки, принялся внимательно их рассматривать. Он ничего не говорил, Уэсти же и вовсе утратил желание что‑то говорить.

Наконец Чиб поднялся, отряхивая ладони от воображаемой пыли.

– Я не очень хорошо разбираюсь в искусстве, – проговорил он. – Хотя некоторые его разновидности мне хорошо знакомы.

– Вы имеете в виду благородное искусство бокса? – предположил Уэсти.

– Бокса? – Гангстер сделал несколько шагов в сторону выхода. – Да, бокса, а также рукопашного боя, кикбоксинга, борьбы, фехтования на ножах и бейсбольных битах, не говоря уже об обычной драке… – Он улыбнулся. – Впрочем, в драке нет ничего благородного. Ты согласен?

– П‑послушайте, мистер Кэллоуэй, я просто выполнял работу… делал то, что мне велели. Мне никто не сказал, что вы… что вы тоже в этом участвуете, так что… Я хочу сказать, что с моей стороны вы можете не опасаться неприятностей.

Кэллоуэй повернулся и снова двинулся в его сторону:

– Значит, это не ты, а твоя девчонка?.