– Кофе я сегодня уже пил, – покачал головой Кэллоуэй. – А вот от чая не отказался бы.

– Ну что ж, идем, Чарли.

– Зови меня просто Чиб.

В буфет нужно было спускаться по винтовой лестнице. По дороге Чиб расспрашивал о ценах на картины, Майк отвечал, что он заинтересовался искусством всего пару лет назад и ни в коем случае не может считаться специалистом в данной области. О том, что у него дома есть своя коллекция картин, которую многие считали довольно ценной, он умолчал – ему не хотелось, чтобы Чиб об этом знал.

Когда они уже стояли в очереди, Кэллоуэй спросил, чем он зарабатывает себе на хлеб.

– Занимаюсь проектированием программных средств.

– И сильно там рвут глотки друг другу?

– Конкуренция действительно довольно высока, если ты это имеешь в виду.

Кэллоуэй дернул уголком рта, потом принялся обсуждать с буфетчицей, какой из имеющихся в наличии сортов чая – «лапсанг», зеленый, «ган‑паудер» или «оранж пеко» – больше похож на настоящий чай. В конце концов оба сели за столик у окна, из которого открывался вид на парк и памятник Скотту.

– Никогда не поднимался на вершину памятника? – спросил Майк.

– Мать водила меня туда еще в детстве. Помню, тогда я здорово напугался. Наверное, именно поэтому несколько лет назад я затащил туда Донни Девлина и пригрозил скинуть вниз… Парень был мне должен. – Кэллоуэй снял крышку с чайника и понюхал: – Пахнет странно.

Он тем не менее все же налил себе чаю. Майк размешивал в чашечке свой капучино, гадая, как реагировать на подобное признание. Бандиту, похоже, и в голову не приходило, что он сказал что‑то выходящее за рамки нормального. Воспоминание о матери плавно перешло у него в описание едва не совершенного преступления. Быть может, Чиб просто хотел его шокировать; не исключено, что он вообще все придумал, поскольку монумент Скотту был местом слишком многолюдным, чтобы там можно было безнаказанно проделывать подобные вещи. Правда, Аллан Крукшенк намекал, что именно Чиб Кэллоуэй когда‑то организовал налет на Первый Каледонский, однако Майку отчего‑то было трудно представить бывшего одноклассника в качестве гения преступного мира.

– Никто не пытался сюда вломиться? – поинтересовался Кэллоуэй, оглядываясь по сторонам.

– Нет, насколько я знаю.

Кэллоуэй поморщился:

– Все равно картины слишком большие. Куда их спрячешь?

– Придется арендовать склад или что‑то в этом роде. – Майк слегка улыбнулся. – Но вообще‑то картины похищают постоянно. Несколько лет назад двое мужчин, переодетых ремонтными рабочими, вынесли из галереи Беррелла ценный гобелен.

– Вот как? – Гангстер, казалось, был приятно удивлен.

Майк слегка откашлялся:

– А меня ты не помнишь? Мы ведь учились в одном классе.

– Ты серьезно? Что‑то твое лицо мне незнакомо.

– Ну, ты просто не обращал на меня внимания. Я‑то отлично помню, что в школе ты верховодил всей местной шпаной и даже указывал учителям, что они могут делать, а что – нет.

Кэллоуэй покачал головой, но слова Майка ему, похоже польстили.

– Ты преувеличиваешь, хотя я, конечно, был тем еще сорванцом… – Его взгляд устремился куда‑то в пространство, и Майк понял, что бандит погрузился в воспоминания. – Единственной экзамен, который я сдал, был по ремеслу, – сказал он.

– Мы делали отвертки, – напомнил Майк. – И ты свою использовал, гм‑м… не совсем традиционно.

– Да‑а, – согласился Чиб.