То же касается Индии и Китая. Думаю, когда начнутся торги, у нас не будет недостатка в заморских участниках.
– А как насчет предварительных договоренностей?
Лаура сделала вид, будто замахивается на Аллана каталогом.
– Вот теперь ты точно вынюхиваешь, – поддразнила она.
– Между прочим, – вмешался Майк, – я наконец повесил своего Монбоддо.
– И куда же? – поинтересовалась Лаура.
– Сразу перед входной дверью. – Натюрморт Альберта Монбоддо был его единственной покупкой, сделанной на зимнем аукционе. – Ты обещала зайти, взглянуть на него, – напомнил он.
Лаура прищурилась.
– Я сброшу тебе мейл, когда соберусь. А пока… Было бы неплохо, если бы ты опроверг кое‑какие слухи…
– Ого! – Аллан фыркнул в бокал.
– Какие слухи?
– Говорят, ты налаживаешь отношения с другими, менее достойными, аукционными домами.
– От кого ты это слышала? – удивился Майк.
– Мир тесен, – отозвалась она неопределенно. – Ну что ты скажешь в свое оправдание?
– Я же ничего у них не купил! – возразил Майк.
– Этот поросенок действительно покраснел или мне кажется? – ухмыльнулся Аллан.
– Смотри, как бы рядом с твоим Монбоддо я не обнаружила вещей с аукционов «Кристис» или «Сотбис», – предупредила Лаура. – В этом случае ты меня больше не увидишь. Понятно?
Прежде чем Майк успел что‑нибудь ответить, на его плечо легла чья‑то мясистая рука. Обернувшись, он встретился взглядом с темными, пронзительными глазами профессора Роберта Гиссинга. Куполообразная лысина профессора блестела от испарины, твидовый галстук сбился набок, голубой полотняный пиджак был безнадежно измят и совершенно потерял форму, и все же выглядел Гиссинг весьма внушительно, а его гулкий голос звучал уверенно и властно.
– А, золотая молодежь. Приехали, чтобы спасти меня от этого кошмара? – Профессор экспансивно взмахнул своим бокалом из‑под шампанского, словно дирижер – палочкой, потом его взгляд остановился на Лауре. – Нет, вас я ни в чем не обвиняю, моя дорогая, – прогудел он. – В конце концов, это ваша работа.
– Банкетное обслуживание заказывал Хью.
Гиссинг выразительно качнул головой.
– Вообще‑то я имел в виду картины, – уточнил он. – Даже не знаю, зачем я хожу на эти жалкие поглядушки…
– Может, из‑за бесплатной выпивки? – лукаво предположил Аллан, но профессор и ухом не повел.
– Десятки, сотни превосходных работ талантливых мастеров! И за каждым взмахом кисти, за каждым движением карандаша своя история, бессонные ночи, мучительные размышления и поиски наиболее удачного варианта… – Гиссинг сжал пальцы, словно держа невидимую кисть. – Эти картины принадлежат всем, они – часть нашего коллективного сознания, наша история, концентрированное выражение нашего национального духа, если угодно… – Профессор сел на своего любимого конька, и Майк незаметно подмигнул Лауре. Оба уже много раз слышали эту речь – или ее варианты. – Этим картинам не место в залах заседаний банков и корпораций, куда не попасть простому смертному, – продолжал тем временем Гиссинг. – И тем более они не должны томиться в защищенных хранилищах страховых компаний или украшать собой охотничьи домики капитанов индустрии…
– …А также квартиры скороспелых миллионеров, сколотивших состояние на программном обеспечении, – вставил Аллан, но Гиссинг только погрозил ему сосискообразным пальцем. |