Надя почувствовала такое поразительное облегчение, что едва ли не показалась себе свободной, а не пленницей.

Можно было не сомневаться: эти люди — англичане, а ведь она опасалась совершенно иных.

Значит, ее похитили по приказу Магнолии Кин.

Это было страшно, но не столь ужасно, как она предположила несколько минут назад, решив, что ей придется лишить себя жизни.

Когда же поняла, что именно Магнолия Кин подослала похитителей, она ухватилась за мысль, что Уоррен спасет ее, хотя и не представляла себе, каким именно образом.

С каждой минутой в ней росла уверенность в этом, и она снова начала молиться, чтобы он пришел на помощь, и чувствовала, как ее мольба летит к нему на крыльях.

«Спаси меня! Спаси меня!»

Она словно видела, как он внимает ей, ободряя взглядом серых глаз.

И в этот самый миг на нее снизошло озарение, подобное ослепительной вспышке молнии в Гнетущей тьме: она осознала, что любит его.

Она любит его уже давно, только не понимала, что испытывает к нему именно это чувство.

Она ощущала несказанную радость от общения с ним, от совместных прогулок верхом на лошадях; всякий раз, когда он входил в комнату, она трепетала, устремляясь сердцем к нему, такому сильному и красивому.

«Я люблю его! — мысленно повторяла она. — Я люблю, но для него я ничто, всего лишь актриса, которую он нанял, чтобы избавиться от подлой, жестокой женщины!»

Как-то безотчетно ее мольба к Уоррену перешла в благодарственную молитву Богу за то, что Уоррен раньше не женился на Магнолии Кии, и за то, что теперь Магнолия уже не нужна ему.

Да и как он мог теперь нуждаться в ней, если она докатилась до убийства, которое не удалось, лишь потому, что некая собака оказалась жадной до шоколада?

В ту ночь Надя пролежала без сна, чувствуя, как ужас происшедшего холодным камнем давит на грудь.

Только после того как она провела следующий день с Уорреном, объезжая фермы, эта боль прекратилась — в его присутствии она смогла забыть о ней.

И ведь Магнолия предприняла новую попытку убить ее; теперь единственным, кто мог спасти ее от смерти, был Уоррен.

«Спаси меня! Спаси меня!» — снова взывала она к нему в глубине души.

Тем не менее она боялась, что похитители могут застрелить ее или заколоть ножом, прежде чем Уоррен сумеет отыскать ее и вызволить.

Поразмыслив, Надя пришла к заключению, что если б они собирались ее убить', то могли бы это сделать, не унося из сада.

Может, они намеревались утопить ее?

Озеро находилось совсем рядом.

Однако они ехали прочь от него, хотя девушка не могла с уверенностью сказать, в каком направлении.

Следовательно, размышляла она, ее бросят в какую-нибудь глубокую яму или водворят в такое место, откуда она не сможет убежать и, возможно, окажется обреченной на медленную, жалкую смерть от голода.

Все это могло погрузить ее в отчаяние и безнадежность, если бы не слабый лучик надежды, что Уоррен расстроит вероломный план Магнолии, пусть даже в последний миг.

Битва любви превратилась в битву ненависти.

Они были настроены тем более жестоко друг к другу, что в свое время испытывали совсем иные чувства.

Она обдумывала все это, по-прежнему пребывая в ужасе, но надеялась, что Бог так или иначе на ее стороне и добро должно восторжествовать над злом.

Карета остановилась, и Надя услышала, как один из сидевших напротив нее сказал:

— Вот мы и приехали. Ну, теперь потихоньку. Сперва надеюсь дверь отчинить.

Они вышли из кареты, и девушка осталась одна.

Повисла тишина, казалось, длившаяся целую вечность.

Потом Надя услышала, как лошадь мотнула головой, от чего зазвенела сбруя, и закашлялся кучер.

Она подумала, не попытаться ли ей освободиться от толстого одеяла, в которое была закатана.