Само изделие, напичканное пресловутыми инфузориями, оказалось таким отвратительным на вкус, что Таня встала в позу: даже за очень большие деньги пить это не стану. Пришлось администратору бежать в ближайший супермаркет за продуктом, аналогичным по цвету, но с приемлемым вкусом и запахом.
А на следующий день «здоровое» питание уступило место гаванским сигарам, и Татьяна в роли эдакой светской львицы манерно выпускала изо рта колечки дыма. Потом был холодильник, вокруг которого Таня-домохозяйка крутилась вместе со всей своей дружной семьей – лопоухий мальчик, конопатая кроха-дочка и их папашка с чуть наметившимся брюшком. И всем не терпелось заглянуть в холодильник, что же там такое спрятано? Глядя, как ее пузатый «муж» в сто пятый раз отворяет дверцу треклятого рефрижератора, Таня вдруг вспомнила излюбленный прием, используемых в фильмах ужасов: герой открывает холодильник, а там, на полочке, окровавленная голова его возлюбленной. И настолько отчетливо представилась ей эта картина, что она невольно зажмурилась и совсем забыла, что в этот момент ей следует обнять детей за плечи и с плотоядной улыбкой глядеть на муляжный тортик-мороженое, который отец семейства извлекает из недр белоснежного гиганта.
– Таня, ты что там застыла? – раздался за спиной голос режиссера.
С Бобби она работала уже во второй раз. Он был талантливым и востребованным режиссером-рекламщиком. Начав самостоятельно снимать года три назад, Бобби тут же вызвал зависть и даже ненависть старших коллег, которым неоднократно перебегал дорогу. Его первые работы были малобюджетны и гениальны, насколько это возможно в таком ремесле, как реклама. И к этому молоденькому – по виду так больше двадцати пяти не дашь – пареньку тут же выстроилась очередь солидных заказчиков. Их не отпугивала даже копна волос на затылке этого рекламного Чипполино, которую он перекрашивал каждый месяц то в зеленый, то в фиолетовый, то в огненно-рыжий цвет. Большинство клиентов Бобби отстегивало большие бабки и выдвигало жесткие требования, оставляя режиссеру минимум свободы творчества. Многие приходили с готовым сценарием, написанным собственноручно, в чем они признавались, кокетливо опустив очи долу. Бобби, в душе признавая, что это полная дребедень, поначалу предпринимал робкие попытки переубедить бездарных писак. Но те, как правило, вставали на дыбы и начинали проявлять норов. А раз все равно придется снимать так, как хочется им, зачем лезть на рожон? И Бобби стал соглашаться даже с самыми нелепыми идеями: кто платит, тот и заказывает музыку, а его дело – мастерски все исполнить. Результат был безупречен по съемкам и монтажу и, как правило, скучен и пошл по внутреннему содержанию. Поэтому Бобби до сих пор позволял себе слабость время от времени браться за малобюджетные ролики, при условии, что клиент не станет вмешиваться в процесс и позволит ему выпустить на волю свою необузданную фантазию. «Будем делать дешево и сердито», – говорил Бобби в таких случаях, и глаза его тут же загорались каким-то хищным блеском. Но на этот раз снимался клип другой категории: дорого и тоскливо. И Бобби выглядел вялым и сонным, невольно заражая этим настроением окружающих. Даже свой вопрос он задал сквозь зевок, скорее для проформы:
– …Ты что там застыла?
– Извини, Бобби, задумалась.
– А? А то я испугался, что тебе нехорошо…
– Да нет, все в ажуре! – улыбнулась Татьяна.
– Давай, соберись, придется еще дубль делать. Все готовы?
Мать-домохозяйка отошла на исходную позицию – у кухонной плиты.
– Дубль двадцать три. Начали! – прозвучал голос режиссера.
Дети вбегают на кухню. «Мама, мы хотим мороженого! Можно мы сходим в магазин?». Следом вваливается пузатый супруг: «Зачем так далеко ходить? Ведь у нас есть волшебный чудо-холодильник „Гудколд“! А ну-ка, скажем дружно крэкс-пэкс-фэкс…». |