— Я увидел тебя из окна.

 — Правда? — Линдси подумала о том, что он выглядит моложе, когда его волосами играет ветер. — А как ты понял, что это я?

 Его взгляд слегка нахмурился, но голос оставался спокойным.

 — По тому, как ты двигаешься.

 — Для танцора нет лучшего комплемента, чем этот. Поэтому ты спустился сюда? — Было так приятно чувствовать тепло его руки, видеть его серьезный, изучающий взгляд. — Чтобы быть со мной?

 Его выражение лица будто замерло, лишь брови слегка наклонились, перед тем, как он ответил.

 — Да.

 — Я рада. — Она тепло и открыто улыбнулась. — Мне нужно с кем-то поговорить. Ты меня выслушаешь?

 — Конечно.

 По молчаливому соглашению она пошли вместе по пляжу.

 — Балет всегда был моей жизнью, — начала Линдси. — Я не могу вспомнить ни дня без занятий, ни одного утра без станка. У моей матери имелись некоторые ограничения, как у балерины, поэтому для нее было жизненно необходимо, чтобы я пошла дальше. Для всех оказалось огромной удачей, что я не только хотела, но и могла танцевать. Для каждой из нас это важно по-своему, но все же создавало некую связь.

 Ее голос звучал тихо, но четко против ревущего моря.

 — Я была не на много старше Рут, когда меня приняли в труппу. Это тяжелая жизнь. Конкуренция, бесконечные тренировки, напряжение. Боже, это постоянное напряжение. Оно появляется с самого утра, как только ты открываешь глаза. Затем станок, занятия, репетиции, снова занятия. Семь дней в неделю. Это твоя жизнь, и больше ничего. Другого просто не может быть. Даже когда ты начинаешь потихоньку двигаться к уходу из труппы, расслабиться невозможно. Всегда кто-то стоит у тебя за спиной, желая занять твое место. Если ты пропускаешь занятие, одно единственное занятие, тело об этом знает и начинает тебя мучить. Появляется боль — в мускулах, в сухожилиях, в ступнях. Это цена, которую платишь для поддержания той неестественной гибкости.

 Она вздохнула, позволив ветру ударить в лицо.

 — Я любила эту жизнь. Каждое ее мгновение. Очень трудно понять, что это такое — стоять за кулисами перед своим первым соло. Об этом знают лишь другие танцоры. И когда ты танцуешь, вся боль исчезает. Ты забываешь о ней, иначе нельзя. Затем, на следующий день все начинается снова. Тогда я была полностью погружена в себя, в свою работу и практически не думала о Клиффсайде и его жителях. Когда мои родители попали в аварию, мы только начали репетировать «Жар-птицу». — Она замолчала на мгновение. Ее голос стал глубже, но все же оставался спокойным. — Я любила своего отца. Он был простым, открытым человеком. Сомневаюсь, что много думала о нем за последний год, проведенный в Нью-Йорке. Совершал ли ты что-то, или наоборот, не совершал, из-за чего ты временами ненавидишь себя? Но никогда не сможешь ничего изменить?

 — Что-то, что заставляет просыпаться в три часа ночи? — Сет обнял Линдси за плечи одной рукой и притянул ближе к себе. — Было пару раз.

 — Моя мать очень долго лежала в больнице. — На секунду она спрятала лицо у него на плече. Говорить об этом было намного тяжелее, чем она ожидала. — Сначала она лежала в коме. Потом бесчисленные операции и долгая, болезненная терапия. Мне пришлось разбираться с делами, просмотреть кучу бумаг. Я выяснила, что они второй раз заложили дом, чтобы оплатить мои первые годы в Нью-Йорке. — Глубокий вдох помог загнать подальше подступающие к глазам слезы. — Я жила там, полностью зацикленная на себе и своих амбициях, а они закладывали свой дом.