Посетив гадалку и прикинувшись человеком потерявшим после дуэльной раны память, я возжелал вызнать о себе всю подноготную, но престарелая колдунья разложив карты и почиркав острым носом по моей ладони сообщила, что я ни кто иной как незаконный сын императора Рудольфа от дворцовой прачки, что в ногах у меня бубны, а в голове — трефы, и означает это скорую кончину напополам с дальней дорогой. В качестве виньетки прилагалась несчастная любовь к неизвестной но богатой бюргерше, проживавшей в Старом Мясте.

С вас полмарки, господин хороший.

Окончательно разогорчившись я решил отправиться погулять в Старо Място, и поискать предназначенную мне пани (полную, кривую на левый глаз вдову, проживающую в синем доме с нарисованной бычьей головой — гадалка выдала все возможные ориентиры суженой) и тогда... Вот тогда я действительно попал в самое невероятное и жуткое место этого удивительного города.

В гетто.

Я спустился с холма миновав Злату Уличку и зловещую Далиборку, вышел к острову «пражской Венеции» образованному речкой Чертовкой и Влтавой (и действительно — там громоздилась огромная водяная мельница вполне заслуживавшая названия «чертовой»), вступил под своды малостранских башен Карлова моста и быстро зашагал по его длинному пролету к Старому городу, раскинувшемуся в низине правого берега полноводной реки.

Тут не просто пахло древностью, а буквально смердело. Я знал, что первые постройки появились в этой части Праги лет шестьсот назад, а, например храм Девы Марии перед Тыном и без того выглядящий ужасно старым, уже третий по счету построенный на этом месте. Старомястские улицы видывали многое — и бунтовщиков Жижки, и помпезные кортежи Германо-римских императоров, но все равно оставались бесстрастными и независимыми частями Праги — города в котором святость и нечисть сплелись в невероятный, нигде более в Европе не виданный конгломерат.

Рассеянно, ради чистого интереса рассматривая дома и выискивая синестенное обиталище обещанной мне вдовушки (надо же хоть посмотреть на нее!) я как-то упустил из виду, что вокруг все чаще появляются бородатые люди в широкополых шляпах и украшенных кистями накидках, говор прохожих стал малопонятен, а стиль построек изменился. Наконец мой взгляд упал на громадное темное здание и я запнулся о неожиданности. Привычного шпиля с латинским крестом не было, хотя дом и напоминал храм, витражная розетка над порталом входа изображала вовсе не благочестивые жития святых, но внушительную по своим размерам шестилучевую звезду составленную из наложенных друг на друга правильных треугольников.

— А... я зацепил какого-то прохожего за плащ, — Сударь, что это за дом?

— Разве ж то дом? — сварливо и с привизгом ответили мне, — Вы-таки посмотрите — благородный господин пришел в гетто и не узнает Староновой синагоги! Юноша, вас проводить к старому Рафаилу Бен-Ассафу? Он делает отличнейшие в этом городе очки!

Ага, понятно... В Англии и Испании (лучше всего исследованных мною государствах) евреев исповедующих веру Моисея и Авраама днем с огнем и следователем инквизиции не сыщешь — повывели. Отлично, делать мне все одно пока нечего, можно поизучать жизнь пражского гетто изнутри и проверить насколько слухи соответствуют действительности. До вечера пока далеко, успею.

Ну я и погулял. Вперед, вперед по Майзеловой улице, к Еврейской ратуше, затем на Широкую — главную улицу гетто — запруженную людьми и меняльными конторами вкупе с вывесками ростовщиков. Будучи несколько осведомлен по роду службы о непривычных добрым католикам иудейских правилах я не особо удивлялся тому, что некоторые лавки начинают закрываться уже днем. Сегодня пятница, преддверие священного дня евреев. В домах готовится еда впрок, засыпаются дополнительные меры овса скотине, так чтобы лошади отжили сутки не нуждаясь в пище, завершаются самые неотложные дела.