|
— Люка, узнав, что дочка влипла в такую неприятность, бросился за помощью к герцогу, но тот не успел ничего сделать... или не пожелал, сочтя, что ректор достаточно крепко сидит на крючке и с ним теперь легко справиться без шантажа. Никому не известную воровку, означенную в документах судопроизводства как «Жоан Пикотен», вздернули, а через несколько дней мэтр де Милано принял решение отомстить всем своим врагам, невзирая на чины, лица, навсегда погубленную репутацию и собственную жизнь. Что и проделал. Д'Эпернон мертв, де Монбазон и де Ла Форс казнены, прочих наградили различными сроками заключения, лишением имущества, высылкой из страны... Неплохой венок на могилку падшей дочурки. Мсье де Милано, которому не понадобилось дважды намекать на то обстоятельство, что у погибших имеются семьи и влиятельные друзья, с нашей небольшой протекцией сменил мантию ректора Сорбонны на рясу бенедиктинца и имя брата Жана. Можно сказать, ему повезло: Сен-Мишель не отличается чрезмерно строгими порядками, там есть хорошая библиотека, и у него будет вдоволь времени поразмыслить о всем сделанном и помолиться за душу покойного отпрыска.
— А Кончини и Галигай? — рискнул напомнить я. — Маркиз д'Анкр погиб, это я знаю, хотя неясно, при каких обстоятельствах. Что сталось с его женой? — Она надоела королеве, стала позволять себе слишком многое, а потому... — отче Густав рассеянно махнул рукой. — Мадам Леонора никого больше не побеспокоит. Я решил в кои веки проявить благоразумие, не уточняя, каков был конец давней фаворитки королевы. Все равно парижские новости не преминут доползти до нашего захолустья. (Приписка на полях: судьба и люди оказались не слишком милостивы к госпоже Галигай. Ее судили — по отзывам очевидцев, она держалась на суде с редкостным достоинством, какового за ней ранее не замечалось, и защищалась до последнего, причем самостоятельно, отказавшись от положенного ей адвоката. Услышав решение судейских, признававших ее колдуньей и приговаривавших к отделению головы с последующим сожжением тела, она не опустилась до воплей и молений о пощаде, а заявила, что единственная ее вина — обладание умом, более быстрым и острым, нежели ум королевы Марии. В какой-то мере это смелое утверждение соответствовало истине... Наследника семейства Кончини — Галигай, крестника Генриха IV Наваррского, лишили всех званий и почти всего имущества, стремительно переместившегося частично в королевскую казну, частично к новым любимчикам королевы — де Люиню и Бассомпьеру. В жизни французского двора перевернулась очередная страница, теперь всех занимало предполагаемое заключение брачного контракта между дофином Людовиком и испанской принцессой Анной. Так проходит земная слава!) — Так что удалось разузнать его эманенции дю Плесси, благодаря чему на нас вновь снизошло счастье лицезрения в Праге его высокопрео... преподобия господина легата? — вернулся я к прерванному разговору. — Не стройте из себя прожженного подхалима, — скривился святой отец, хотя мне показалось, что он доволен. — Его бойкое преосвященство дю Плесси, вращаясь среди заговорщиков, пришел, как ни странно, к тому же выводу, что и вы — где-то в Праге кто-то дергает за ниточки, а мы видим лишь последствия этих дерганий. Поэтому сегодня я собираюсь перерезать часть этих ниток и посмотреть, что будет. Не переживайте, кара вполне заслуженная: за вашими друзьями из венецианского посольства полно грешков. Начнем с синьора Маласпины. — Чем он провинился? — обеспокоено спросил я. — На него опять сочинили очередной донос? Послушайте, ваше высокопреподобие, не каждый донос является истиной в последней инстанции, вы это хорошо знаете... — А еще я знаю то, чего не знаете вы и что Маласпина предпочел бы держать в строжайшей тайне, — герр Мюллер жестом заставил меня заткнуться и внимать. |
