Одно из писем вызвало у меня крайнее любопытство, и отец Лабрайд всецело разделял его. Послание, адресованное мадам Галигай, содержало весьма туманный отчет господина Никса о проведенной несколько месяцев назад попытке установить, как было написано, «устойчивую незримую связь между миром вещным и не-вещным», для чего предполагалось уговорить или заставить одну из сущностей этого самого «не-вещного мира» покинуть свое обиталище и временно переместиться на нашу грешную землю. Однако дело у мэтра и его подручных не заладилось, вызываемая тварь оказалась с норовом: перетащить они ее перетащили, а удержать и придать какие-либо вещественные формы не сумели. Наделав изрядное количество шуму, подопытный демон удалился в неизвестном направлении. Мэтр Никс высказывал по этому поводу крайнее огорчение и выражал надежду, что следующий опыт пройдет удачнее, особенно если заранее озаботиться подготовкой всех необходимых компонентов.

Упоминание о «компонентах» мне здорово не понравилось. Знаем, знаем, что обычно кроется под сим непритязательным наименованием: мох, снятый с человеческого черепа, выкопанного в новолуние из неосвященной могилы, печень черной кошки, только что принесшей семерых котят, рука повешенного убийцы... Почему чернокнижники так обожают возиться с подобной гадостью?

Все же мэтру Никсу удалось частично добиться своего. В письме черным по белому сказано: «Инфернальное существо вступило в пределы мира тварного». Нет ли прямой связи между этим событием и тайной, разделенной между мною и отцом Алистером — о существовании в Праге некоего демона по имени Леонард?

Я понимал, что начинаю безнадежно запутываться, а обратиться за помощью мне не к кому. Среди моих расплывчатых подозрений только одно заслуживало наименования относительно стойкого: я почему-то верил, что ни делла Мирандола, ни кардинал Луиджи, несмотря на все свои странности и кружащие вокруг них слухи, не причастны ни к каким темным делишкам. Да, они участвовали в местных интригах — так кто в нынешние трудные времена не пытается сделать себе имя или увеличить состояние, используя не совсем законные средства?

Эти путаные соображения я рискнул высказать герру Мюллеру, но оправдательная речь получилась не слишком убедительной. Господин папский легат дал себе труд выслушать мое невразумительное бормотание и вкрадчиво осведомился:

— Ап Гвиттерин, тут до меня дошли слухи, что вас частенько видят в обществе мсье Штекельберга, да и в Лобковицах к вам относятся более чем любезно...

— Это Штекельберга видят в моем обществе, — огрызнулся я. — Вам ли не знать, что через него мы получаем свежайшие новости с политических верхов? Визиты к итальянцам?.. Всем известно, что господин секретарь инквизиции изрядно недолюбливает своих работодателей, при нем можно высказываться открыто, а сие обстоятельство работает опять же нам на руку. Скажете, не так?

— Скажу, что вы замечательно умеете выдумывать правдоподобные оправдания любым своим поступкам, — покачал головой мой зловещий патрон. — Продолжайте в том же духе и радуйтесь — вам удалось меня заинтересовать своими россказнями. Позвольте уточнить: по вашему мнению, обитатели венецианского посольства — ангелы во плоти?

— «Нет праведного ни одного», — ввернул я цитату из Писания. — Невозможно жить в Праге и не оказаться втянутым в борьбу между власть имущими или между приверженцами той или иной религиозной конфессии. Осмелюсь повторить — вы ищете не там. Даже алхимики и доктора многоразличных оккультных наук со Златой улички не годятся на роль серьезной добычи. Это кто-то из Градчан, из замка наместников... Либо же человек, которого нам просто не приходит в голову заподозрить.

— Он сказал то же самое, — с неожиданно серьезным видом кинул отец Густав.

— Кто?

— Арман дю Плесси, нынешний кардинал Парижский.