Однако, мы в такую бурю рисковали замерзнуть на площадке и не могли оставаться так долго. Мы вернулись в вагон, заперли дверь, опять начали страдать и по очереди навещали отверстие в окне. Вскоре, отъехав от станции, на которой мы остановились на минуту, Томсон весело выпрямился и воскликнул:

— Теперь нам будет хорошо. Я думаю, что мы на этот раз справимся с командором. Я, кажется, нашел вещество, которое заглушит его.

Это была карболовая кислота. У него оказался большой запас ее. Он спрыснул ей все вещи: ружейный ящик, сыр, все кругом. Затем мы уселись, исполненные радужных надежд. Но ненадолго. Видите ли, два аромата начали смешиваться и тогда… одним словом, мы бросились к двери, выскочили вон из вагона, Томсон закрыл лицо своей банданой и сказал добрым, беспомощным голосом:

— Все бесполезно. Мы не можем с ним справиться. Он поворачивает в свою пользу все, что мы предпринимаем, чтобы заглушить его, придает всему свой букет и торжествует над нами. Знаете, кажется, теперь запах во сто раз хуже, чем был вначале. Я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них работал так добросовестно и с такой проклятой настойчивостью; нет, сэр, никогда не видел во все свои поездки, а я перевез их немало, как я уже вам докладывал.

Намерзшись досыта, мы опять вошли в вагон, оставаться там дольше было невозможно. Так мы все время переходили взад и вперед, замерзая и оттаивая по очереди. Через час мы остановились на другой станции, и, когда поезд опять тронулся, Томсон явился со свертком в руках и сказал:

— Капитан, я еще раз хочу попробовать изгнать его, уж последний раз; если уж и это не подействует, нам останется только умыть руки и сойти с дороги. Так я думаю.

Он достал куриные перья, сухих яблок, листового табаку, тряпок, старых башмаков, серы, ассыфетиды и пр. и пр. и разложил это все на железный лист посреди пола и зажег. Когда все это разгорелось, получился такой букет, что я не понимаю, как мог устоять против этого запах трупа. Все прежнее казалось простой поэзией в сравнении с этим запахом, но представьте себе, что первоначальный запах выделялся среди всего этого во всем своем величии, вся эта смесь запахов как будто придавала ему еще большую силу и, Боже, как он был роскошен. Я делал эти размышления не там, там не было времени, но на площадке. Томсон задохнулся и упал, и я едва успел вытащить его за шиворот, как сам потерял сознание. Когда мы пришли в себя, Томсон сказал в полном отчаянии:

— Нам придется остаться здесь, капитан. Губернатор желает путешествовать один, он решил это и не может отозвать нас назад. И знаете, — прибавил он, — мы теперь отравлены. Это наше последнее путешествие, вы можете быть в этом уверены. Результатом всего этого будет тиф. Я чувствую, что он уже начинается. Да, сэр, мы уже избраны, это так же верно, как то, что вы родились на свет.

Через час после этого на следующей станции нас нашли на площадке замерзшими и бесчувственными. У меня тут же сделалась злокачественная лихорадка и три недели я пролежал без сознания. Впоследствии я узнал, что провел эту ужасную ночь с безобидным ружейным ящиком и невинным кульком сыра. Но это известие пришло слишком поздно для того, чтобы спасти меня. Воображение сделало свое дело и здоровье мое было совершенно расшатано. Ни Бермуда, никакая другая страна не возвратят мне его. Это мое последнее путешествие, я еду домой умирать.

Мы пришли к нью-йоркскому карантину через три дня и пять часов и могли сейчас же ехать в город, если бы у нас был санитарный пропуск. Но пропуска не выдают после семи часов вечера, частью потому, что осмотреть корабль хорошо можно только днем, частью потому, что карантинные чиновники могут простудиться на холодном ночном воздухе. Впрочем, вы можете купить пропуск за пять лишних долларов после назначенного времени, и тогда чиновник придет осматривать ваш корабль на следующей неделе.