Охраняли такое богатство не хуже штабной палатки – почти десяток «гвардейцев Белоусова» в чистеньких шведских анораках. Они бдительно несли службу по периметру. А вот под самим навесом, среди деревянных баррикад никакого движения не наблюдалось. Однако Степан, кивнув на штабеля, спросил у ближайшего часового:

– У себя?

– Угу! – зевнул боец и добавил: – Просил не беспокоить!

– Ну, мы-то по важному делу! – словно оправдываясь, сказал Степа и как-то не слишком уверенно оглянулся на меня, словно ища поддержки.

– А ты постучи! – предложил охранник, заметно оживившись.

Рогозин робко стукнул несколько раз костяшками пальцев в стенку ближайшего ящика. И тут же замер, прислушиваясь к звукам «из глубины». Но склад безмолвствовал. Тогда Рогозин постучал решительней. Краем глаза я заметил, что ближайшие часовые, нарушая устав караульной службы, подошли поближе к нам, явно предвкушая некое зрелище. Они на этом складе злую собаку держат что ли? С чего такой интерес?

Я отодвинул Степана и сам стукнул несколько раз кулаком, да так, что пирамида из ящиков ощутимо качнулась.

– Ты по голове своей пустой вот так постучи! – раздался из-под навеса злобный голос. – Я вот сейчас вылезу и ка-а-а-а-а-а-ак стукну кому-то! Чтобы потом стучать было нечем!

Рогозин и охранники попятились. А я спокойно остался стоять на месте, ожидая появления «страшного монстра». Из-за штабеля быстрым шагом вышел невысокий пожилой человек, одетый в такой же, как у Белоусова цифровой камуфляж. На голове мужика красовалась роскошная фуражка с очень высокой тульей и черным околышем. На плечах незнакомца лежали погоны с маленькими звездочками без просветов. Две звездочки в ряд… Да это же…

– Прапорщик Наливайко! – тихо (и как мне показалось – с ужасом) прошептал за моей спиной Рогозин.

– Да я тебя сейчас… – толком не разглядев визитеров начал, было, вещать «хранитель склада», но, наткнувшись на меня, резко оборвал тираду.

– Ну, и чего ты, красавец, замолчал? – поощрил я прапорщика.

Надо же! Настоящий прапор! И, судя по возрасту, довоенной выделки! Немудрено, что эти салабоны так его пугаются – дед Афган рассказывал, что в прежние времена прапоры для солдат самыми страшными людьми были. Не уточнял только в чем этот страх заключался! Ну не ели же прапоры солдат на обед?

– А ты еще кто такой? – прищурившись, прапорщик стал разглядывать меня, как если бы я был диковинной говорящей птицей.

– Полковник Красной Армии Борис Орлов! – глядя на мужичка сверху вниз, негромко сказал я и совсем тихо, так, чтобы слышал только прапор, добавил: – Встать смирно, когда разговариваешь со старшим по званию!

Ох, как его проняло! С ним так, наверное, лет тридцать уже не разговаривали. Вот он и разбаловался! Но всё же… Медленно, медленно… очень медленно прапор свел пятки вместе и вытянул руки по швам.

– Рогозин, приказ! – я, не глядя, протянул руку назад, и Степан вложил в нее бумагу.

Я аккуратно развернул лист и поднес его к глазам прапорщика, не сомневаясь, что в приказе всё оформлено наилучшим образом. Ну не стал бы такой офицер, как Белоусов, пренебрегать правилами ведения документооборота.

Ага! Похоже, что в приказе действительно написано нечто особенное. Вон как у прапора глаза расширились!

– Пройдемте, товарищ полковник, – предельно вежливым тоном сказал Наливайко и приглашающе махнул в сторону навеса.