Она, несомненно, будет оставлять тебя все чаще и чаще, чтобы походить под парусом, пострелять куропаток, встретиться с любовником, а потом в один прекрасный день выяснится, что это вовсе не оригинально — быть замужем за каким-то полупаралитиком, и она разведется с тобой, прихватив напоследок пару-тройку твоих миллионов, которые она, по ее убеждению, заработала, посвящая тебе все свое время и силы.

— О ради Бога! Я не могу так стоять и…

— Ты вольна уйти в любой момент, Лукреция, — вежливо сказал Адам.

— Что? Не могу допустить даже мысли о том, чтобы оставить тебя наедине с этой негодяйкой. Она просто ненормальная.

— Вовсе нет, — тут же выпалила Лайла. — А что касается пребывания с Адамом вдвоем, то я здесь уже несколько недель.

Щеки Белоснежки вмиг порозовели.

— Что она имеет в виду, Адам?

— Попробуй представить себе, Лукреция, — ответил он.

— Ты что действительно занимался… занимался…

— Любовными делишками. Язык не поворачивается выговорить? — язвительно вставила Лайла. — Он целовал меня. И не один раз.

— Целовал, и с большим наслаждением, — тихо добавил Адам. — С превеликим.

Лукреция не могла вымолвить ни слова, пораженная силой этих еле слышно произнесенных слов.

Лайла тоже оцепенела, не в силах отвести взгляд от Адама, и ей потребовалось некоторое время, чтобы наконец прийти в себя и продолжить:

— Это и привело нас к мысли о сексе.

— Привело? — Он усмехнулся той чарующей, обворожительной усмешкой, которая придавала его лицу озорное пиратское выражение.

— Ведь именно это тебе нужно, не так ли? — Лайла спросила риторически, так, словно они находились в комнате одни. — Ты боялся, что, коль скоро ты не схватишь первую попавшуюся, сочувствующую твоему положению, то и вовсе останешься без них. Адам, — серьезно сказала она. — Если бы я не сомневалась в ее искренности, я первая прилепила бы ей медаль за самоотверженность. Но на твоем месте, я бы вначале выяснила, почему она с такой легкостью смирилась с невозможностью иметь детей.

Оба оставили без внимания сдавленный вскрик Лукреции.

Лайла продолжала:

— А ты когда-нибудь задумывался, хочет ли она вообще рожать? Может быть, она даже рада иметь мужа, который не будет требовать от нее продолжения рода. Не думаю, что она способна пожертвовать своей фигурой или своим временем ради ребенка. Она наверняка просто не создана, чтобы кормить грудью или менять пеленки. И если для второго существует няня, то она никак не годится для первого.

— Кормление грудью не так уж и важно, — спокойно сказал он.

— Для меня было бы важно.

— В самом деле?

В душе ее что-то дрогнуло.

— Не в этом дело, не сбивай. — Она вновь заговорила: — Вряд ли у тебя будут какие-то проблемы в супружеской жизни как при развлечениях, так и при продолжении рода. Для истинно любящей это не имеет значения. Но не секрет, что для тебя это важно. Поэтому, если уж ты так сомневаешься в своей мужской состоятельности, попробуй со мной, прежде чем сделать заключение о собственном бессилии и жениться на этой Белоснежке.

Воцарилось гробовое молчание. Слова Лайлы произвели ошеломляющее впечатление. Похоже, она сама не ожидала такого эффекта. Она слышала себя словно со стороны. Какой-то внезапный безотчетный порыв. Хотя, поразмыслив на досуге, Лайла пришла к выводу, что слова эти верны и отражают ее самые глубинные переживания.

Ее нисколько не интересовало мнение Лукреции, ее волновала точка зрения Адама. Она боялась поднять на него глаза.