|
Юба, царь соседней Нумидии, открыто вошел с ним в союз. Поэтому всем уце-левшим под Фарсалом надлежит плыть туда, прихватив с собой столько войск, сколько будет возможно. – Что слышно о твоем отце? – глухо спросил у Гнея Помпея Цицерон, сидевший между братом и племянником. Он испытывал ужас при мысли о необходимости тащиться в провинцию Африка, когда он так мечтает о возвращении в Рим! – Я отправил письма в полсотни разных мест по восточной стороне Нашего моря, – тихо ответил Гней Помпей, – но до сих пор не получил отклика. Вскоре попытаюсь еще раз. Есть ин-формация, что он недолго был на Лесбосе, чтобы встретиться там с Секстом и мачехой, но, вид-но, письмо мое с ним разминулось. Ни от Корнелии Метеллы, ни от Секста известий тоже пока не пришло. – Что ты сам намерен делать, Гней Помпей? – спросил Лабиен, обнажая большие желтые зубы в оскале, столь же непроизвольном, как лицевой тик. «А это уже интересно, – подумал Катон, разглядывая адмирала. – Сын Помпея не любит этого дикаря так же сильно, как я». – Я останусь здесь, пока не подуют пассаты от Сириуса, – по крайней мере еще месяц, – ответил Гней Помпей. – Потом я поведу весь свой флот и людей на Сицилию. Затем навещу Мелиту, Гаудос, Вулкановы острова. Постараюсь успеть повсюду, откуда к Цезарю могут идти поставки зерна, и прекратить их. Рим и Италия, подтянувшие пояса, утратят покладистость, и Цезарю будет труднее держать их в узде. – Хорошо! – воскликнул Лабиен и, удовлетворенный, сел. – Я отправляюсь в Африку с Афранием и Петреем. Завтра. Гней Помпей вскинул брови. – Корабли я могу дать тебе, Лабиен, но к чему такая спешка? Останься подольше и возьми с собой выздоровевших раненых Катона. У меня достаточно транспортов. – Нет, – ответил коротко Лабиен. Он встал и кивнул Афранию и Петрею. – Дай мне один корабль. Я поплыву на Киферы и Крит и посмотрю, сколько там собралось беглецов. Если до-статочно, я реквизирую весь тамошний флот и, если будет нужно, наберу экипажи, хотя солдаты умеют грести. Прибереги свои корабли для Сицилии. Он тут же вышел. Афраний и Петрей побежали за ним, как два больших старых преданных пса. – С Лабиеном покончили, – сквозь зубы сказал Цицерон. – Не могу сказать, что буду ску-чать по нему. «Я тоже», – хотел сказать Катон, но промолчал. Вместо этого он обратился к Гнею Пом-пею: – А что делать с восемью тысячами раненых, которых я привез из Диррахия? По крайней мере тысяча из них уже могут плыть в Африку, но остальным для поправки нужно какое-то вре-мя. Все они готовы к дальнейшей борьбе, и я не могу бросить их здесь. – Кажется, наш новый Великий человек больше интересуется Малой Азией, чем Адриати-кой, – презрительно вздернув губу, фыркнул Гней Помпей. – Целует землю Илиона в память о своем предке Энее, как вам это нравится? Освобождает Трою от налогов! Ищет могилу Гекто-ра! – Внезапно он усмехнулся. – Но любой досуг длится недолго. Сегодня прибыл курьер и со-общил, что царь Фарнак покинул Киммерию и направился к Понту. Квинт Цицерон засмеялся. – Следует по стопам своего дорогого родителя? Цезарь намерен его урезонить? – Нет, Цезарь продолжает двигаться на юг. С сыном Митридата Великого придется сра-зиться Кальвину, подлому псу и предателю нашего дела. Эти восточные цари словно гидры: от-руби голову – вырастут две. Полагаю, Фарнак считает это обычной войной – пройтись из одного конца Анатолии в другой. – Значит, у Цезаря появится масса забот на восточном краю Нашего моря, – с огромным удовлетворением сказал Катон. – А у нас будет достаточно времени, чтобы укрепиться в про-винции Африка. – А ты понимаешь, Катон, что Лабиен пытается опередить и тебя, и моего отца, и любого, кто будет претендовать на высшее командование в Африке? – спросил Гней Помпей. |
