|
– Я решил, что… мм… после таких ужасных вестей мы не предадим наших убеждений, если последуем примеру Лабиена, – сказал, словно бы извиняясь, Афенодор Кордилион. – Потворствовать своим сибаритским наклонностям неправильно, какими бы ужасными ни были новости, – отрезал Катон. – Я не согласен, – раздался с порога вкрадчивый голос. – О, Марк Цицерон, – невыразительно сказал Катон с неприветливым видом. Все еще всхлипывая, Цицерон сел в кресло, с которого он мог видеть Катона, вытер глаза свежим, чистым большим носовым платком – обязательный аксессуар гения судопроизводства – и принял чашу с вином от Статилла. «Я знаю, – отстраненно подумал Катон, – что горе его неподдельно, но меня от него тош-нит. Человек должен победить все свои эмоции, только тогда он станет по-настоящему свобод-ным». – Что тебе удалось узнать у Тита Лабиена? – рявкнул он так, что Цицерон подскочил. – Где другие? Кто погиб под Фарсалом? – Агенобарб, – сказал Цицерон. «Агенобарб! Кузен, зять, неутомимый собрат-boni. Я никогда больше не увижу его реши-тельного лица. Как он ненавидел свою лысину, убежденный, что его сияющий череп отпугивает избирателей всякий раз, когда он выдвигает свою кандидатуру в коллегию жрецов…» А Цицерон продолжал трещать: – Кажется, Помпей Магн тоже спасся в числе других. По словам Лабиена, это возможно при беспорядочном бегстве. Обычно в таких сражениях все стоят насмерть. А наша армия, мож-но сказать, и не сражалась совсем, сдалась почти сразу. Цезарь отбил атаку кавалерии Лабиена, вооружив своих пехотинцев осадными копьями, – и все было кончено. Помпей убежал с поля боя. Другие командиры последовали за ним, а солдаты или побросали оружие, прося пощады, или разбежались. – А твой сын? – спросил из вежливости Катон. – Я думаю, он великолепно вел себя в битве, но ранен не был, – сказал, откровенно раду-ясь, Цицерон. – А твой брат Квинт и его сын? Гнев и раздражение исказили черты довольно миловидного лица Цицерона. – Ни того ни другого в Фарсале не было. Брат Квинт всегда заявлял, что не станет сра-жаться за Цезаря, но и против не выступит, ибо уважает его. – Он пожал плечами. – Это худшее из того, что несут нам гражданские войны. Распадаются семьи. – От Марка Фавония есть вести? – вновь рявкнул Катон. – Никаких. Катон проворчал что-то, казалось, не желая больше говорить на эту тему. – Что мы будем делать? – спросил жалобно Цицерон. – Строго говоря, Марк Цицерон, это ты должен принять решение, – сказал Катон. – Ты здесь единственный консуляр. Я был лишь претором, а не консулом. Поэтому ты по званию старше меня. – Чепуха! – крикнул Цицерон. – Помпей оставил ответственным тебя, а не меня! Это ты живешь в генеральском доме. – Мои обязанности вполне определенные и ограниченные. Закон предписывает, что орга-низационные решения должен принимать старший. – Я категорически отказываюсь что-либо решать! Красивые серые глаза исследовали испуганное лицо Цицерона. Ну почему он труслив, как мышь или овца? Катон вздохнул. – Ладно, решение буду принимать я. Но при условии, что ты поддержишь меня, когда нужно будет отчитываться перед сенатом и народом Рима. – Каким сенатом? – с горечью вопросил Цицерон. – Перед марионетками Цезаря в Риме или перед несколькими сотнями, которые разбежались кто куда из Фарсала? – Рим имеет истинное республиканское правительство, которое соберется в каком-нибудь другом месте и составит новую оппозицию узурпатору народной власти. – Ты никогда не сдашься, да? – Пока дышу – никогда. |
