— Да, София производит впечатление. — Оберманн подозвал Рашида и велел мальчику повторить то, что тот уже говорил. — Ты говоришь, они оба были верхом? — Мальчик кивнул. — И направлялись в сторону Чанаккале. Ты уверен?

Они ехали по старой тропе. Я наблюдал за ними, пока их не скрыл дождь.

— Тебе надо будет поехать в Чанаккале, Рашид, и разыскать их. Не подходи к ним. Ничего им не говори. Но узнай, где они остановились, и возвращайся. Ты понял?

— Да, сэр. Можно, я возьму Пегаса? Он быстрый конь.

— Скачи, как ветер, Рашид. Надеюсь, ты успеешь вернуться до наступления сумерек.

Мальчик убежал, обрадованный перспективой поехать верхом на берберийце.

— Ну, Телемак, какой у тебя план?

— Я не могу…

— Нет, Телемак, тебе нельзя так говорить. Ты причинил довольно вреда.

— Это несправедливо, сэр. Вы настаивали, чтобы я навещал ее. Вы не хотели видеться с ней сами. Вы вините меня в том, что она моя мать?

— Тише, тише… Я не виню тебя. Я понимаю. Значит, так сложился узор Парок. Лишь они осмеливаются противостоять самодержцу Зевсу. Клото прядет нить жизни. Лахезис отмеряет ее. А Агропос перерезает.

Леонид смотрел на него, с трудом скрывая изумление.

— А вы — Зевс?

— Все мы боги, Телемак, когда обстоятельства требуют этого. — Он с минуту помолчал, ковыряя носком ботинка мягкую землю. — Твоя мать поняла, что София…

— Кто знает, что понимает безумный? Она вопила после ухода Софии.

Оберманн поднес руку к лицу.

— И ее, даже в таком состоянии, не минует горе.

В тот вечер они ужинали с Лино и Кадри-беем, и Леониду показалось, что Оберманн особенно оживлен. Он объяснил отсутствие Александра Торнтона, сказав, что разговаривал с англичанином незадолго до его отъезда. Мистер Торнтон решил вернуться в Англию. Он отправился в Чанаккале, чтобы заказать в пароходной конторе билеты. София задерживается в городе, несомненно, в ожидании новостей о буре, но скоро должна вернуться.

Лино и Кадри-бей хранили молчание. Оба они подозревали, что отсутствие англичанина и фрау Оберманн объясняется другими причинами. Но, разумеется, не высказывались по этому поводу.

— Торнтон не хочет оставаться здесь, — сказал Оберманн. — Утрата табличек сильно на него подействовала.

— На нас тоже, — отозвался Кадри-бей. — Это самый тяжкий удар, который мы пережили здесь.

— Да, это трагедия. — Казалось, Лино смотрит прямо перед собой. — Трудно оценить все ее значение.

— Стоит ли так печалиться, господа? Насколько всем нам известно, это были всего-навсего списки товаров.

— Всего-навсего? — Лино повернулся к Оберманну, который смешался под его невидящим взором. — Это было наше первое представление о неизвестном мире. Исключительно важное открытие.

— А кто сказал, что мы не можем найти еще?

— Если они уцелели после бури.

— Будут другие города и другие места, где под землей лежат такие таблички. Веселее, Лино. Не все потеряно! Всю свою жизнь я сохраняю оптимизм. Вот почему я так успешен.

— Неужели ничего нельзя восстановить? — спросил Оберманна Кадри-бей. — Сохранились ли записи мистера Торнтона?

— Увы, нет. Его записи уничтожены огнем и водой. То, что нам удалось найти, нечитаемо. Возьмите еще анчоусов, Лино. Телемак, ты почти ничего не ел.

— Я не голоден, сэр.

— Трагедия отбила у тебя аппетит. Ничего, к утру он вернется.