Но я все же продолжал присматривать за ней. Несмотря ни на что, мир был для меня светлее, потому что в нем жила она.

Ладно, прочь лирику. Без этого было полно дел.

А дела в Полесье шли кровавые. Звир разошелся не на шутку…

Глава тринадцатая

Поляков повесили торжественно. Тех самых, которые сбежали к Сотнику от преследования бандеровцев и которым тот обещал жизнь.

Сам Звир речи говорить не любил. Обычно отделывался сухим «Слава Украине». За него говорил Химик. Вот тот трепаться был мастак, все же учитель, оратор и вообще инженер человеческих душ. На пальцах он живо и доступно объяснил собравшемуся на главной городской площади народу, какие несносные люди поляки и почему им жить незачем. А потом и повесили пятерых, младшему было одиннадцать лет.

Кто-то заблеял в толпе козлом: «Слава Украине». Но остальной народ, пригнанный на расправу руганью и прикладами, просто молчал, угрюмо и зло. «Республика» сейчас поворачивалась к людям своей совсем уж неприглядной стороной.

После этого зверского действа страх местных жителей начал пронизывать как бы не сильнее, чем при немцах. Потому что все знали: если от немца можно ждать только того, что расписано в приказах, то от подручных нового предводителя «Республики» жди чего угодно.

Казни стали постоянной местной забавой. По обвинению в связях с партизанами повесили военспеца из бывших бойцов РККА, призванных в школу младших командиров инструктором. Повесили ни за что, потому что никаких связей у того не было. Общались мы совсем с другими его товарищами.

Остальные инструктора поняли, что сами могут в любой момент оказаться «шпионами и диверсантами», и благоразумно решили делать из «Республики» ноги. Вышли на подполье с просьбой о помощи. Я ездил в Вяльцы обговаривать, как их выводить.

В первой группе перебежчиков оказался «барабанщик», он и вложил всех. На выходе из села военспецы нарвались на заслон. Даже отстреляться не могли — оружия не было.

В тот же день их торжественно повесили на площади. Химик опять говорил и говорил. А внимали ему люди все более мрачно. Еще погода испортилась, хлынули мелкие моросящие дожди. И вообще, отныне в Вяльцах царила непроходимая безысходность.

Все же несколько военспецов и гражданских — всего десять человек, которые были заключены в тюрьму, — смогли сбежать двумя днями позже. Взломали замки и безжалостно придушили охранника. Добрались до лесов. Там вышли на нашу точку. И сейчас тоже были под охраной — на сей раз уже нашей.

Я отправился разбираться с ними. Был вовсе не призрачный шанс, что вместе с ними нам подсунут информатора с целью выведать расположение отряда.

Переговорил я с каждым по методике, которой учил Логачев. Подозрений никто не вызвал. Можно было часть этих людей хоть сейчас включать в боевое расписание: ребята опытные, инструктора все же. Но проверки будут продолжаться — уже в деле, без этого никак.

Один военспец спросил меня:

— Вы медсестру Арину знаете?

— Знаю, — ответил я, холодея. — Что с ней?

Мне показалось, что услышу нечто страшное. Вот сейчас скажет что-то вроде «повесили».

— Пропала на днях, — вздохнул военспец.

— Как пропала?

— Да никто не в курсе. В больницу не пришла. Дом закрыт.

— Вы откуда знаете?

— Ногу наш курсант сильно растянул. А лучше Арины никто с такой бедой помочь не может, руки у нее золотые. Искали ее. Не нашли. Думали, к вам ушла.

— Не нашли… — задумчиво протянул я.

Что же там случилось? Захватили ее подручные Звира? Или на самом деле ушла? Но куда? На особые случаи я ей давал контакты и предлагал варианты, как выбраться на простор и куда двигаться.