Многие украинские села были переполнены польским скарбом. Местные жители на радостях после таких походов пили за здоровье батьки Бандеры, за удачу, и хоть бы кто выпил за упокой души детей, которых насаживали на штакетник.

Между тем созданная бандеровцами УПА укреплялась, оттесняла конкурентов. И смех с ними был, и грех. Понавыдумывали своим бандам какие-то названия — всякие куреня, сотни, чоты. Присяга, построения, звания потешные: вистуны, хорунжие, генералы. Одного субчика мы взяли в лесу, так на груди его крест сиял — оказывается, они уже и ордена друг другу на грудь навешивали. Ощущение, будто дети копируют взрослых в своих играх. Вроде потешно все, но гарь сожженных деревень иронии не способствовала.

Меня больше всего поражало, откуда у них столько оружия. Вооружить такую толпу — на это не один армейский склад уйдет. А у них и автоматы были — немецкие и советские, — и боеприпасов завались, и даже минометы. У основной массы воинов — хорошие карабины. Униформа появилась: в основном бушлаты, шинели и кепки польской армии, немецкой вспомогательной полиции, эмблемы в виде трезубца.

В сказки про то, что весь свой арсенал и снаряжение они прихватили у немцев, когда уходили в леса с тепленьких должностей разных старост и полицаев, а также со старых советских складов и мест боев, мне не верилось.

— Да немцы их снабжают, — сказал резидент в Луцке, с которым я вышел на связь в начале сентября. Это был врач, который служил в немецком госпитале и знал все обо всем.

— Зачем? — изумился я. — Оуновцы же вроде с немцем борются.

— Кто?! — развеселился доктор. — И много забороли? С нами они борются. И с поляками.

И действительно, когда бандеровцы рапортовали об эпохальных победах над немецкими захватчиками, на проверку оказывалось, что речь шла о разграблении вещевых и продовольственных складов.

Вообще отношения немцев и бандеровцев выглядели чем дальше, тем страннее. Например, банда Звира продолжала спокойно править в Вяльцах. Притом правила кроваво. Население осталось наедине с озверевшими бандитами. И аппетиты их с каждым днем становились все больше, с внешне пристойно обставленных налогов они переходили к открытым грабежам. Хорошо жили при них только те, кто участвовал в налетах на поляков.

Обычные обыватели стали массово сниматься с насиженных мест и покидать «Республику». Особенно мозги просветлялись после очередной несправедливой казни. Когда казнить за конкретные дела было некого, казнили в назидание просто попавшихся под руку. Казнили за то, что внук был комсомольцем. Казнили тех, кто первым вступил в колхоз.

Немцы на «Свободную республику» вообще внимания не обращали. Скорее всего, имелись какие-то скрытые договоренности. Но только у кого с кем и с какой целью?

Закончилась история с этой «Свободной республикой» страшно. В конце октября до немцев, как до жирафа, наконец дошло, что приличная часть оккупированной ими территории управляется какой-то шайкой, налоги с нее не идут. И псы-рыцари отправились наводить железный порядок.

Я как раз был в разведрейде и засек двигавшуюся в сторону Вялец немецкую колонну. Шли мощным потоком пехота, бронетранспортеры, пара танков Т‐2, легких, устаревших, но для того, чтобы гонять всякую шушеру, вполне пригодных. По моим подсчетам, шло не менее батальона. Здесь же маршировали и полицаи в нестройном строю — судя по всему, из поляков, только что призванных немцами на службу и находящихся в состоянии смертельной обиды на всех украинцев. Эти спуску не дадут.

— Ну все, конец Звиру, — прошептал мой друг и напарник «полицай» Микола.