— Резня всем выгодна. Немцам — как урок, что будет, если против них попрут. Для бандеровцев повод кинуть клич: «Немцы — кровавые оккупанты, айда все к нам в леса!» И все довольны. Кроме растерзанных людей.

— Похоже на правду, — кивнул Логачев. — И что, так и спустим это им?

— Бандитов надо наказать, — уверенно сказал Решетов. — Причем тоже показательно.

— Есть куда их побольнее ударить?

— Да знаю местечко, где у них стоянка. Там кто-то из бандеровской верхушки все время ошивается. До поры до времени не хотели трогать. Вот и пригодилась. Можно поработать.

— Ну так работайте, — воскликнул Логачев. — Бери кого нужно, и в путь!

Среди тех, «кого нужно», оказался и я. Тоже был зол неимоверно. И все мое существо жаждало мести. Притом мести как у Гоголя, страшной.

Подобрались мы к их стоянке на рассвете. Моросил противный дождик, размеренный шелест которого скрывал посторонние звуки и усыплял. Да и время мы выбрали по классике, так называемый «час быка», когда человек, даже заставляющий себя бодрствовать, одной ногой находится в царстве Морфея, а то и проваливается в него. И наплевать, что стоишь на посту. Спать-то очень хочется.

Часовой в охранении клевал носом. Время от времени вздрагивал, оглядывался очумело, однако вскоре опять проваливался в дрему.

Сумел я незаметно и тихо, как рысь, к нему подползти. Выпрыгнул стремительно. Зажал железной рукой рот. И вогнал финку под сердце.

Хорошо отработал. Как учили присланные к нам в командировку инструктора из ОСНАЗ НКВД. Часовой даже не пискнул. А у меня никаких эмоций — ни жалости, ни страха, только толкающий вперед импульс доделать дело. Ничего постороннего. Будто ты не человек, а часовой механизм, в котором вращаются колесики и шестеренки.

На заимке было два десятка бандеровцев. Среди них охрана «подполковника» — заместителя Звира, ответственного за мобилизацию. Ну а еще несколько карателей — те, кто устраивал показательные экзекуции отказывавшимся добровольно и с радостью вступать в ряды УПА.

Часть врагов мы аккуратно взяли в ножи. Потом кто-то поднял крик, и добивали уже со стрельбой. В один из домов кинули гранату и расстреляли тех, кто выскочил наружу.

Троих удалось взять живыми. Среди них оглушенный взрывом гранаты «военком».

Допрашивали их жестко. Бандеровцы сперва хорохорились, но недолго. Выложили в итоге все как на исповеди.

Примерно очертили, где у них лежки. Подтвердили, что Звир еще накануне отхода из Вяльцев объявил: «Скоро придут немцы, и драться с ними бессмысленно. Понежились в городе, теперь пора и в леса идти, свободу Украине там добывать».

Поскольку меня так и долбила клювом назойливая мысль, что же с Ариной, я спрашивал о ее судьбе всех, кому она могла быть известна. Вот и сейчас во время допроса «подполковника» поинтересовался, что он об этом знает.

Тот прищурился насмешливо. И выложил всю историю в подробностях.

Как и следовало ожидать, Купчик продолжал донимать Арину. Что-то у него тоже в голове странное творилось. Силой взять ее никак не решался — тормоз в голове стоял, хотя возможности такие были. Объяви ее комсомольской подстилкой, запри в камеру — и делай что хочешь. Но не делал этого. Дожидался своего часа, чтобы отыграться за все, притом страшно. И час настал.

«Командующий» Звир пил редко, зато молился и крестился постоянно. Молясь, становился сосредоточенным и серьезным, будто и правда говорил с Богом. Судя по тому, что после этого остервенелость в нем лишь росла, телефонный провод его вел не к Богу, а прямиком в преисподнюю. Зато когда все же пил, то пил крепко. Обычно ровно сутки. И тогда ему обязательно таскали гарных дивчин, на которых в остальное время он не обращал никакого внимания.