Через некоторое время наш отряд и толпа еще незнакомых нам бойцов стояли в строю на площади перед двухэтажным кирпичным зданием партизанского штаба. И ждали с нетерпением, куда дальше пошлет нас военная судьба и воля командования.

По ступенькам спустился незнакомый нам генерал-майор. За ним чинно шествовали Логачев и еще пара командиров других отрядов.

Генерал обвел нас прищуренным хитрым взглядом и бодро воскликнул:

— Ну что, братцы партизаны! Не навоевались еще?! Или уже охота к жинке под бок?!

— Наша жинка — винтовка! Пока до Берлина не дотопаем, никому ее не отдадим! — крикнул записной балагур, вокруг которого, пока мы ждали построения, постоянно толпился народ, падкий до острых шуточек.

— Ну, вижу, боевой запал не иссяк, — улыбнулся генерал и зачитал приказ командования о расформировании нашего партизанского соединения. А потом продолжил: — Теперь будем решать, кого и куда. Нужно пятьдесят человек в десантную школу. Добровольцы?

Особо много добровольцев не набралось. Добрали в приказном порядке. Я в это число не попал.

— Хорошо, — кивнул генерал. — Этим немцев добивать в Берлине. А остальным бить врага внутреннего.

Оставшихся отрядили в войска НКВД по охране тыла и на работу в тыловых районах. Такое решение, в общем-то, напрашивалось. На освобождаемых от немцев территориях было неспокойно. Бузили и националисты, и оставленные немцами диверсионные группы, и отдельные немецкие подразделения, не поспевшие за основными силами и не желавшие сдаваться. Это была наша земля. Мы ее освободили. Но сколько же на ней еще осталось мин — и в прямом, и в переносном смысле этого слова…

Нам довели порядок комплектования подразделений и выдвижения. Обозначили командиров и маршрут: кому под Киев, кому в Житомир. Кому учиться, кому сразу в бой. Определили время сбора и выдвижения. И строй распустили.

Парни прощались, хлопали друг друга по плечам, обменивались безделушками на память. Или, наоборот, были рады, попав в одну команду. Никто с распределением не спорил. Есть приказ. Есть слово «надо».

К перспективе служить в войсках НКВД я отнесся достаточно спокойно. Как понял, предстояло заниматься тем же, чем и раньше: лазить по лесам-болотам и уничтожать группы врага, диверсантов и прочих вредителей. Дело знакомое. И Миколу, к моей радости, определили туда же, несмотря на его полицейское прошлое.

Тут ко мне подошел Логачев вместе с румяным, высоченным, под два метра, улыбчивым мужчиной лет тридцати пяти. Взгляд у последнего был хитрый и насмешливый, одет по гражданке, в ватнике, но на плече автомат Судаева с рожковым магазином.

— Вот что, Ваня, — приветливо произнес Логачев. — С Житомиром тебе придется подождать.

— А что случилось? — напрягся я.

— Не надоело тебе по лесам, как лось, метаться и по кустам палить? — хмыкнул Логачев. — Тут тебе дельце похитрее предложить хотим. Работу, так сказать, с людьми.

— И с нелюдьми, — добавил, жизнерадостно улыбнувшись, его спутник. — Иди к нам. Не сомневайся! У нас ребята отзывчивые. А вся бандеровская сволочь будет нами расфасована и упакована. Так, Андрей Пантелеймонович?

— Истину глаголешь, — тоже улыбнулся Логачев и вновь обратился ко мне: — Соглашайся, Иван.