Я уже
говорил, что мы иногда шли небольшим отрядом, порой
образовывали многолюдное сонмище или целое воинство, но порой я
оставался в каком-нибудь месте с единственным спутником или в
полном одиночестве, без шатров, без предводителей, без
глашатая. Рассказ мой дополнительно затруднен и тем, что шли
мы, как известно, не только через пространства, но и через
времена. Мы направлялись на Восток, но мы направлялись также к
Средневековью или в Золотой Век, мы бродили по Италии, по
Швейцарии, но нам случалось также останавливаться на ночь в Х
столетии и пользоваться гостеприимством фей или патриархов. В
те времена, когда я оставался один, я часто обретал ландшафты и
лица из моего собственного прошлого, прогуливался с невестой
былых лет по лесистым берегам над верховьями Рейна, бражничал с
друзьями юности в Тюбингене, в Базеле или во Флоренции, или был
снова мальчиком и пускался со школьными товарищами на ловлю
бабочек или подслушивал шорох крадущейся выдры, или же общество
мое состояло из персонажей любимых книг, рука об руку со мной
на конях ехали Альманзор и Парцифаль, Витико, или Гольдмунд,
или Санчо Панса, или еще мы гостили у Бармекидов. Когда я после
всего этого нагонял в какой-нибудь долине наш отряд, слушал
гимны братства и располагался для ночлега перед шатром
предводителей, мне сейчас же делалось ясно, что мой возвратный
путь в детство или моя прогулка верхом в компании Санчо строго
необходимым образом принадлежат к паломничеству; ибо ведь целью
нашей была не просто страна Востока, или, лучше сказать, наша
страна Востока была не просто страна, не географическое
понятие, но она была отчизной и юностью души, она была везде и
нигде, и все времена составляли в ней единство вневременного.
Но сознавал я это всякий раз лишь на мгновение, и как раз в
этом состояло великое блаженство, которым я тогда наслаждался.
Ибо позднее, когда блаженство ушло от меня, я стал отчетливо
видеть все эти связи, из чего, однако, не мог извлечь для себя
ни малейшей пользы или радости. Когда нечто бесценное и
невозвратимое погибло, у нас часто является чувство, как будто
нас вернули к яви из сновидения. В моем случае такое чувство до
жути точно. Ведь блаженство мое в самом деле состояло из той же
тайны, что и блаженство сновидений, оно состояло из свободы
иметь все вообразимые переживания одновременно, играючи
перемешивать внешнее и внутреннее, распоряжаться временем и
пространством как кулисами. Подобно тому, как мы, члены
Братства, совершали наши кругосветные путешествия без
автомобилей и пароходов, как силой нашей веры мы преображали
сотрясенный войной мир и претворяли его в рай, в акте такого же
чуда мы творчески заключали в одном мгновении настоящего все
прошедшее, все будущее, все измышленное.
Вновь и вновь, в Швабии, на Бодензее, в Швейцарии и
повсюду, нам встречались люди, которые нас понимали или, во
всяком случае, были нам так или иначе благодарны за то, что мы
вместе с нашим Братством и нашим паломничеством существуем на
свете. |