Ах да, усмехнулся он с
дружелюбной иронией, еще бы, об этой затее он слыхал, среди его
приятелей принято именовать ту эпоху, может быть, слишком уж
непочтительно, "Крестовым походом детей". В его кругу,
продолжал он, принимают это движение не слишком всерьез,
примерно так, как принимали бы еще одно движение теософов или
очередную попытку установить на земле братство народов, хотя,
впрочем, отдельным успехам нашего предприятия немало дивились:
о дерзновенном марше через Верхнюю Швабию, о триумфе в
Бремгартене, о передаче тессинской деревни Монтаг кое-кто читал
с большим волнением и временами задавался мыслью, нельзя ли
поставить движение в целом на службу республиканской политике.
Однако затем дело, по всей очевидности, потерпело фиаско,
многие из прежних вождей отступились от него, даже начали его
стыдиться и не хотят о нем вспоминать, вести стали все реже и
все более странно противоречат друг другу, так что в итоге
затея положена под сукно и предана забвению, разделив судьбу
столь многих эксцентрических движений послевоенного времени в
политике, религии, художественном творчестве. Сколько пророков,
сколько тайных сообществ с мессианскими упованиями, с
мессианскими претензиями объявилось в ту пору, и все они канули
в вечность, не оставив никаких следов.
Отлично, его точка зрения была мне ясна, это была точка
зрения благожелательного скептика. В точности так, как Лукас,
должны были думать о нашем Братстве и о нашем паломничестве в
страну Востока все, кто был наслышан об истории того и другого,
но ничего не пережил изнутри. Я менее всего был намерен
обращать Лукаса, хотя вынужден был кое в чем его поправить,
например, указать ему на то, что наше Братство отнюдь не
порождено послевоенными годами, но проходит через всю мировую
историю в виде линии, порой уходящей под землю, но ни в одной
точке не прерывающейся; что некоторые фазы мировой войны также
суть не что иное, как этапы истории Братства; далее--что
Зороастр, Лао-Цзы, Платон, Ксенофонт, Пифагор, Альберт Великий,
Дон Кихот, Тристрам Шенди, Новалис и Бодлер--основатели
Братства и его члены. Он улыбнулся в ответ именно той улыбкой,
которой я ожидал.
-- Прекрасно,-- сказал я,-- я пришел не для того, чтобы
вас поучать, но для того, чтобы учиться у вас. Мое самое жгучее
желание--не то чтобы написать историю Братства, для чего
понадобилась бы целая армия ученых, вооруженных всеми
возможностями знания, но беспритязательно поведать об истории
нашего странствия. И вот мне никак не удается хотя бы
приступить к делу. Едва ли мне недостает литературных
способностей, кажется, они у меня есть, а с другой стороны, я в
этом пункте вовсе лишен честолюбия. |