Верность Беллурдана.

Свежесть ривийки.

Всего этого недостаточно. Никто из нас — и все вместе — не сможет отменить сделанного, изменить выбор, вернуть отброшенное.

Оставь их. Оставь их в этом и с этим, со всем, что грядет. Серебряная Лиса отвернулась. — Тогда найдите ее. Вперед!

— Ты не пойдешь с нами? Твой дар для нее…

— Идите.

Мой дар для нее. Мой дар для вас. Они — одно. Великие неудачи, ошибки, порожденные моими пороками. Я не стану свидетелем своего позора — я не смогу. У меня не хватит смелости.

Простите.

Она пошла прочь.

Однодневка. Спешит распуститься ядовитым цветком, все за один день. Полыхающий яд, поражающий всех, кто посмеет подойти близко. Извращение.

Ривийские духи — небольшая группа, мужчины, женщины, дети, старики в мехах и шкурах, с круглыми, обожженными солнцем и ветром лицами. Они смотрели в спину Серебряной Лисе. Старейший, что говорил с ней, молчал и не шевелился, пока она не пропала из вида за неровным выступом береговой линии. Тогда он провел четырьмя пальцами по лицу — знак печального прощания — и сказал: — Разведите костер. Приготовьте лопатку ранага. Мы достаточно блуждали по этой земле — надо увидеть карту.

— Еще раз — вздохнула старуха.

Старик пожал плечами. — Гадающая приказала найти её мать.

— Она просто сбежала от нас. Как от волков. Словно заяц…

— Тем не менее. Гадающая приказала. Мы положим кость в огонь. Мы увидим в ее трещинах карту.

— И почему в этот раз она будет правильной?

Старик просто опустил руку, согнулся, вдавив ладонь в мох. — Почему? открой свои чувства, неверующий. Эта земля, — он улыбнулся, — уже ожила.

Бег. Свобода! Полет в душе бога, на мышцах яростного древнего зверя.

Полет в душе…

… он вдруг запел от радости. Мхи и лишайники под лапами, шкуру исчертили струи разбрызганной дождевой воды. Аромат щедрой, плодовитой жизни…

…этот мир…

Бег. Боль стала блеклым воспоминанием, смутной памятью костяной клетки, растущего давления, все более слабых вдохов.

Вскинул голову, сотряс небеса громоподобным рычанием.

Ответы издалека.

Все ближе.

Формы, серые, бурые и черные вспышки движения в тундре, поток через гребни холмов, затопивший низины и широкие морены. Ай. Родичи. Дети Баалджагг — Фандерай — призрачные воспоминания, что были душами Т'лан Ай. Баалджагг не отпускала их, держала их в себе, в своих снах — в безвременном мире, в который вдохнул вечную жизнь Старший Бог.

Ай.

Их бог бросил вызов небесам, и они пришли на зов звериного гласа.

И… другой зов.

Тогг замедлил бег, поднял голову — вокруг одни ай, клан за кланом, длинноногие волки тундры, водоворот…

Она здесь. Она пришла.

Она нашла его.

Бежит. Все ближе. Плечо с плечом к Баалджагг, с волчицей, что так долго носила ее раненую, потерянную душу. Баалджагг, спешащая встретить свой род — род из своих снов.

Страсть… без меры…

И вот Фандерай шагает рядом.

Касание звериных умов. Миг. Ничего больше. Ничего больше не нужно.

Вместе, плечом к плечу…

Два древних волка. Бог и богиня.

Он смотрел на них, не ведая, кто он сам; не понимая, кто он такой, чтобы стать свидетелем их воссоединения. Смотрел и не ведал ничего, кроме нежной радости за них.

Бегут.

К ожидающим их тронам.

Майб вскинула голову, тело окостенело, содрогнулось в попытке вырваться. Но сила маленького человека победила ее.

— Волки, дорогуша. Нечего бояться.

Нечего бояться. Ложь. Они гнались за мой. Снова и снова.