|
- Пошли тебе бог удачи! Стало быть, ты и воевать бросил? - Если представится случай, за мною дело не станет. Я и деревеньку в аренду отдал, а тут оказии жду. - Ну ты хват! Совсем как я в молодые годы, впрочем, и сейчас есть еще порох в пороховницах. Что в Варшаве поделываешь? - Приехал депутатом на сейм. - Матерь божья! Да ты, я вижу, по всем статьям поляк! Рыцарь улыбнулся. - Душой я поляк, а это, пожалуй, всего важнее. - Женился? Кетлинг вздохнул. - Пока нет! - А жаль! Но погоди! А впрочем, признайся, может, ты все еще по Оленьке Биллевич вздыхаешь? - Коли тебе и это, сударь, ведомо, а я полагал, что это моя тайна, так знай, нет у меня пока другого предмета для воздыханий... - Опомнись, братец! Она вот-вот нового Кмицица нам подарит. Опомнись! Неблагодарное это занятие вздыхать по той, что давным-давно в мире и согласии с другим поживает. Сказать по правде, это смешно... Кетлинг вознес грустные очи к небу. - Я сказал лишь, что пока другого предмета нету! - Ну это уже полбеды! Женим мы тебя. Вот увидишь! По собственному опыту знаю, что в любви излишнее постоянство одни неприятности сулит. И я в свое время был постоянен, как Троил <См. прим.>, а уж как настрадался, сколько добрых партий упустил! - Дай бог каждому такой бодрости в столь преклонные годы! - Жил всегда в благочестии, потому ни один суставчик у меня не болит! Где остановился, братец, нашел ли себе пристанище? - Домик мой под Мокотовом, хорош и удобен, я после войны его ставил. - Счастливчик! А я со вчерашнего дня по всему городу гоняю, и без толку. - Любезный друг! Сделай одолжение! Милости прошу ко мне. Уж в этом ты мне не откажешь! Поживи у меня - во дворе, кроме дома, флигель, конюшни. И для челяди, и для лошадей места хватит. - Видно, небо мне тебя послало, ей-богу. Кетлинг забрался на повозку, и они поехали. Всю дорогу Заглоба рассказывал ему, какое с паном Володыевским стряслось несчастье, а Кетлинг, впервые об этом слыша, в отчаянье ломал руки. - Твое известие и для меня нож острый, быть может, ты и не знаешь, как мы с ним в последнее время дружили. В Пруссии вместе крепости брали, шведов выкуривали. С паном Любомирским воевали и на Украину хаживали, во второй-то раз после смерти князя Иеремии, под началом коронного маршала Собеского. Из одной чашки ели, одно седло нам подушкой служило. Кастором и Поллуксом нас называли. И только, когда Михал за панной Борзобогатой на Жмудь поехал, час separationis <Разлуки (лат.).> настал, но кто мог подумать, что счастье его, уподобившись стреле на ветру, столь мимолетным оказалось. - Нет ничего вечного в сей юдоли печали, - отвечал Заглоба. - Ничего, кроме истинной дружбы... Хорошо бы разведать, где он теперь. Может, коронный маршал даст совет, он Михала как родного сына любит. А коли нет, так ведь сюда выборщики со всех сторон понаехали. Быть не может, чтобы никто ничего о столь славном рыцаре не слышал. Я вам, сударь, помочь рад и для брата родного не сделал бы больше. |
