|
Пан Заглоба, напротив, развлекал супругу стольника рассказами о подвигах пана Михала и о своих собственных. К середине ужина он как раз подошел к рассказу о том, как некогда они с княжной Курцевич и Редзяном сам-четверт удирали от татарского чамбула, а под конец, ради спасения княжны, чтобы остановить погоню, ринулись вдвоем на целый чамбул. Панна Езерковская даже есть перестала, подперев подбородок руками, она слушала, затаив дыхание, то и дело откидывала со лба волосы, моргала, а в самых интересных местах хлопала в ладоши и повторяла: - Ага! Ага! Сказывай, сказывай дальше, сударь! Но когда рассказ пошел о том, как драгуны Кушеля, выскочив из засады, насели на татар и гнались за ними полмили, рубя направо и налево, панна Езерковская, не в силах сдержать восторга, захлопала в ладоши и закричала: - Ахти, сударь, ахти! Вот бы и мне туда! - Баська! - протянула тетушка с явным русинским акцентом. - Вокруг тебя такие политичные люди, отучайся от своих “ахти”. Еще не хватало, чтобы ты крикнула: “Чтоб меня разорвало, коли вру!” Барышня засмеялась молодым, звонким, как серебро, смехом, и вдруг хлопнула себя руками по коленкам. - Чтоб меня разорвало, коли вру! - воскликнула она. - О боже! Слушать стыдно! В таком обществе... Сейчас же извинись перед всеми! - воскликнула пани Маковецкая. А тем временем Баська, решив начать с пани Маковецкой, сорвалась с места, но при этом уронила на пол нож, ложку и сама нырнула следом под стол. Тут уж кругленькая стольничиха не могла удержаться от смеха, а смеялась она по-особому: сперва начинала трястись, так что полное ее тело ходило ходуном, а потом пищала тоненьким голосом. Все развеселились. Заглоба был в восторге. - Видите, сколько хлопот у меня с этой девицей! - Чистая радость! Как бог свят! - говорил Заглоба. Тем временем Бася вылезла из-под стола, разыскала ложку и нож, но тут сетка у нее с головы слетела, непослушные волосы так и лезли на глаза. Она выпрямилась и, раздувая ноздри, сказала: - Ага! Смеетесь над тем, что вышел такой конфуз. Хорошо же! - Помилуйте, как можно! Никто не смеется! Никто не смеется! - с чувством сказал Заглоба. - Все мы счастливы, что в вашем образе господь бог ниспослал нам такую отраду. После ужина все пошли в гостиную. Панна Дрогоевская, увидев на стене лютню, сияла ее и стала перебирать струны. Володыевский попросил ее спеть в тон струнам, она ответила сердечно и просто: - Если это хоть немножко развеет ваше горе, я готова. - Спасибо! - ответил маленький рыцарь и благодарно поднял на нее взгляд. Послышались звуки песни. Знай же, о рыцарь, Тебе не укрыться. Панцирь и щит не препона, Если стремится в сердце вонзиться Злая стрела Купидона. <Перевод Ю. Вронского.> - Я уж и не знаю, как вас благодарить, сударыня, - говорил Заглоба, сидя в сторонке с пани Маковецкой и целуя ей руки, - сама приехала и таких милых барышень привезла, что, поди, и грациям до них далеко. Особенно гайдучок пришелся мне по душе, эдакий бесенок, любую тоску лучше разгонит, чем горностай мышей. |
