|
Наверное, это было намеренное упрощение. Я не держу на них зла – ни на Мариуса, ни на Лестата. Я не знаю, кто из них и что непра-вильно повял. Мои чувства к отцу сильны и по сию ночь. Сидя в кафе, Дэвид, я поражаюсь мощи пись-менной речи – меня несказанно удивляет, что написанные на бумаге слова способны так живо вызвать в памяти любящее лицо отца. Моему отцу суждено было встретить ужасный конец. Он не заслуживал того, что с ним произошло. Но некоторые представители нашего рода выжили и в более позднюю эпоху восста-новили доброе имя и славу семьи. Мой отец был богат, принадлежал к числу миллионеров тех времен и делал обширные вложения капитала. Он был солдатом чаще, чем от него требовалось, сенатором и по складу сво-ему человеком вдумчивым и спокойным. После ужасов гражданской войны он стал горячим сторонником Августа Цезаря и пользовался милостью императора. Конечно, он мечтал о возвращении Римской республики; все мы об этом мечтали. Но Ав-густ принес в Империю мир и единство. В молодости я часто встречала Августа, причем всегда на многолюдных общественных со-браниях и без каких-либо последствий. Он походил на свои портреты: худощавый мужчина с длинным тонким носом, короткими волосами и заурядным липом; по натуре своей он отличался рациональностью и прагматичностью, чрезмерная жестокость ему свойственна не была, равно как и личное тщеславие. Бедняге повезло, что он не мог предвидеть будущее, – ничто не предвещало ужасов и безу-мия, начавшихся с приходом к власти Тиберия, его наследника, и продолжавшихся многие годы в ходе правления других членов его семьи. Только позднее я поняла, в чем заключалась уникальность длительного правления Августа и его достижений. Возможно, в сорока четырех годах мира во всех городах Империи? увы, родиться в те годы означало родиться в эпоху созидания и процветания, когда Рим был caput mundi – столицей мира. И, вспоминая о прошлом, я осознаю, что за могущественное сочетание – обладать традициями и располагать огромными суммами денег, иметь старые цен-ности и новую власть. Наша семья придерживалась достаточно скромного, строгого, даже несколько скучновато-го образа жизни. Но при этом нас окружала роскошь. С годами мой отец становился все более спокойным и консервативным Он любил общество внуков, родившихся еще в то время, когда он был полон энергии и вел активную жизнь. Хотя он принимал участие в основном в северных кампаниях, он некоторое время кварти-ровал и в Сирии. Он учился в Афинах. В награду за долгую и безупречную службу ему позволи-ли рано выйти в отставку – именно в те годы я и выросла – и устраниться от общественной жиз-ни, бурлящей вокруг дворца императора, хотя тогда я этого не осознавала. Пятеро моих братьев появились на свет раньше меня. Поэтому при моем рождении не было «ритуального римского траура», какой, по рассказам, объявлялся в римских семьях, где на свет появлялись девочки. Ничего подобного. Пять раз мой отец, согласно своей прерогативе, выходил в атрий – главный закрытый двор, иди перистиль, нашего дома с колоннами, лестницами, величественными мраморными статуями; пять раз он выходил к собравшейся семье, держа на руках новорожденного сына, и после тщательного осмотра объявлял его безупречным и достойным быть взращенным в качестве его отпрыска. С этого момента он властвовал над жизнью и смертью своих сыновей. Если бы моему отцу по какой-то причине не нужны были эти мальчики, он «выставил» бы их умирать от голода. Закон запрещал воровать таких детей и делать из них рабов. Так как отец имел уже пятерых мальчиков, все ждали, что он немедленно избавится от ме-ня. Кому нужна девочка? Но мой отец никогда не «выставлял» и не отвергал детей моей матери. Мне говорили, что, когда я появилась на свет, отец кричал от радости: «Хвала богам! Ми-лая малютка!» 0б этой истории я ad nauseam наслушалась от моих братьев, которые всякий раз, когда я работала на публику – совершала какой-нибудь непристойный, отчаянный, дикий поступок, – насмешливо произносили: «Хвала богам, милая малютка!» Это превратилось в очаровательную шутку и часто помогало обуздывать мой нрав. |
