Было больше единства. Помню, однажды, когда мы громко включили музыку и нам пригрозили предупреждением, моя воспитательница так за нас боролась – что, мол, молодые, что я под веществами, которые, кстати, от них и получала, – очень резко с ними говорила. В итоге нам вырубили свет раньше времени.

Прикольно было то, что эта перевоспитательница, вместо того чтобы искоренять определенное поведение, поддерживала его. Можно ли эти правила назвать тюремной субкультурой? А как иначе жить в маленьком пространстве, где тут тебе и столовая, и прачечная, и спальня, и сральня? Так себе удовольствие обедать под звук канонады, особенно когда бздят с подветренной стороны. Постирав труселя в раковине, туда же сунуть грязные тарелки и кружки. Для того и придуманы правила, чтобы облегчить себе жизнь. Говоришь «не хавать» или «не пить», когда идешь на трон. В раковине ничего не стираешь и не полощешь, жопу на стол не кладешь.

– А дальше-то что было? – спросила я, поправляя подушку.

– Я думала, ты уже спишь, – ответила она.

– Что ты? Продолжай, а то я проснусь.

– Через несколько лет запретят дискотеки, кухни, звонки в любое время, спортзал, библиотека будут работать только четыре часа, продуктовые посылки – раз в месяц, а можно было получать сколько угодно, только каждая должна быть не больше пяти кило. Может, уже спать будешь, а? – спросила Мариолька.

– Рассказывай.

– Позже она легла на операцию, у нее обнаружили опухоль в челюсти. В больничке она долгое время была единственной женщиной, так что вокруг нее отирались сидельцы. Сначала она врала, что ее зовут Марта, ее срок пятнашка, но парень из депозитного отдела рассказал баландерам, что она приехала из Грудзёндза с пожизненным. Каждый день она получала сладости, сетку апельсинов, записки. Ее обожали безусловно, потому что видели в ней женщину, а не осужденную. Каких она только не наслушалась историй от одиноких, разведенных, в отношениях, с детьми, с прошлым, с планами. Всем просто хотелось с ней поговорить. Чаще всего через окно. В женской тюрьме это каралось. Здесь же правила устанавливали мужчины. Мы сидели и болтали, а вертухай сидел и слушал или спал. Сетки на окнах были распутаны, и по дороге ехали все необходимые вещи и подарки.

Однажды ей подарили ее портрет, вырезанный из мыла. Красивая вещь. В другой раз были слон и корабль. Там она научилась блатным жестам, что очень пригодилось, когда мальчиков, например, выводили на прогулку. Каждый день она получала послания – прежде всего, пожелания бороться, держаться, заботиться о себе. Этакая мужская поддержка. Конечно, о себе они тоже сообщали.

Она не уважала тех мужиков, которые плохо отзывались о своих бывших. В основном они рассказывали о том, что бабы им изменили, а не о том, что просто не смогли столько лет их ждать. И все равно большинство оставались со своими ребятами, независимо от приговора. Бросали насильников. Тюрьма давала их жертвам шанс на спокойную жизнь.

Но и женщин бросали. Разве что кого действительно любили или повезло встретить супермужика, который бы годами поддерживал и оставался рядом.

Трагедия не меняет стереотипы. Женщина, ищущая близости, – шлюха. А вот для мужика это само собой разумеется.

Несколько парней писали ей, а потом она встретила своего мужа…

* * *

Внезапно меня ослепил свет.

– Дамочки, подъем! – крикнула Надзирательница.

– Как? Что происходит? – спросила я в замешательстве. – Тревога? Ночные маневры? Русские идут?

– Вильконьская! Подъем!

– Как подъем? Посреди ночи? На таком моменте в рассказе?!

– Семь утра!

Невозможно.