На меня снизошло вдохновение. Я говорила с такой энергией и убежденностью, что практически видела нашу победу. У Мариольки отпала челюсть.

– И не два лысых клубка шерсти, а целая овца или две. На территории много травы. Нам не придется ее косить, и мы будем обеспечивать себя сырьем. Вот как делают.

– А мы справимся с этими овцами?

– Если это будет слишком сложно, мы поступим, как хороший фермер. Будем субсидировать производство собственного сырья и потихоньку покупать по дешевке у врагов. Скажем, у охранников.

– Отличная идея!

– Но не моя, к сожалению.

Мы просунули листок бумаги в щель под дверью и тут же приложили уши к ее металлической поверхности.

– Ты что-нибудь слышишь? – спросила я у Мариольки.

– Мне кажется, они что-то шепчут, – ответила она.

– Они согласны?

– Если что, я могу уступить одну подушку.

– С этим пока повремени.

Через некоторое время разговоры в коридоре стихли, и тюремный психолог заговорила.

– Я хочу войти! – крикнула она.

– Войти? Зачем? – спросила я. – Никто не хочет сюда входить. Все хотят выйти.

– Я не могу прочесть ваши каракули, – ответила она.

– Это все ты как курица лапой, – отругала я Мариольку. – Наверняка все испортила.

– Я все четко написала, – настаивала она. – Перестань ко мне придираться.

– Прошу дать лист бумаги. Мы еще раз напишем, – заявила я.

– Я хочу войти. Поговорим. Я уверена, что мы договоримся.

– А если нет?

– Тогда я прерву переговоры, и мы возьмем камеру штурмом.

– Даже с Надзирательницей внутри?

– Она не гражданское лицо. Риск – часть ее работы.

– Ну тогда на спор защекочем ее. – Тут я вспомнила диалоги из всех просмотренных фильмов про преступников и продолжила: – Мы так ее приласкаем, что уедет ластами вперед в санаторий!

– Мы уже послали офицера за вашим мужем и сыном! – крикнула она из-за двери.

– Ха! Жалкая попытка! – жестко ответила я. – Это не повод, я не уступлю! Мы никогда не откроем эту дверь!

– Мы не хотим, чтобы вы уступали. С ваших близких будут взимать плату за работу тюремной службы, полиции и службы скорой помощи. Это очень большие суммы. Им придется взять кредит, выплачивать его будут еще ваши внуки. Поверьте, кредит – это большее рабство, чем тюрьма.

Я тяжело вздохнула.

– Мы должны немедленно открыть эту дверь! – Я обратилась к Мариольке.

– Ни за что! – ответила Мариолька, еще не вполне убежденная. – Они будут нас пытать! Они добавят нам срок! Они запрут нас в карцер! Неизвестно, что еще они с нами сделают!

Наше многообещающее восстание после короткого подъема неожиданно пошло на спад. Романтика и веселье исчезли из-за всех этих скучных разговоров. Мы потеряли энтузиазм, и нам даже захотелось отправить весь этот бунт к чертям собачьим.

– Я войду, мы обсудим и обо всем договоримся, – сказала психолог из-за двери. – Это ваш единственный шанс.

– Со всеми ними за дверью мы в двойной тюрьме, – заметила я. – Посмотрим, что она предложит. Мы не обязаны ни на что соглашаться.

Мы разобрали баррикаду. То есть я убрала стул, на котором сидела, подпирая дверь, и дала понять, что можно открывать.