Судья Каннингем смотрел на гостей с видом человека, принявшего трудное решение.
— Нет причины, по которой преподобный Чарлз Латуидж Доджсон, создавший две классические детские книги и чье увлечение маленькими девочками могло бы заинтересовать современных психиатров, должен был внушить мысль, пришедшую мне в голову. Ни один юрист — более того, ни один достойный гражданин — не стал бы об этом упоминать. Это всего лишь праздная злобная сплетня, которой я не верю. Но совершено жестокое преступление, и я вынужден упомянуть о ней, так как она касается молодости Марджери Вейн.
— Ох, ах? — вопросительным тоном произнес доктор Фелл.
— В 1928 году Марджери Вейн была молоденькой девушкой. Тем не менее уже не только вполне зрелой, но и замужней. За несколько месяцев до того она заявила, что ей исполнилось восемнадцать (что было ложью), с целью выйти замуж за Эдама Кейли. Он умер, оставив ее богатой вдовой. Вы, несомненно, знаете, что после его смерти она вернулась к родителям и вела уединенную жизнь, пока через три года не уехала за границу?
— Ох, ах, — подтвердил доктор Фелл.
— Но ходили слухи, что Марджери Вейн, даже будучи замужем за Эдамом Кейли, имела любовника. Кто был этот мужчина? Это неизвестно, как и то, существовал ли он в действительности. Согласно сплетням, она отправилась к родителям не дожидаться двадцати одного года и полных прав на наследство, а выносить и родить ребенка от своего любовника и позаботиться о его воспитании. Не видели ли мы поблизости молодой женщины, достаточно похожей на Марджери Вейн, чтобы быть ее дочерью?
— Вы имеете в виду Энн Уинфилд? — воскликнула Джуди.
— Да, миссис Нокс.
— Минутку, судья! — запротестовал Нокс. — Это интересная история, но она не может быть правдой. Ребенку, родившемуся в 1928 году, было бы сейчас тридцать семь. А девушке, которая играет Джульетту…
— Неужели, Филип, ее внешность обманула вас, как и многих других? Я сам мог быть обманут, если бы не знал, что Энн Уинфилд тридцать семь лет — столько же, сколько Бэрри Планкетту. Мне это известно, потому что я знаком с ее родителями, живущими в Спрингфилде, штат Массачусетс. Но вы правы, Филип: история не может быть правдой. Марджери Вейн, по крайней мере в те дни, была слишком осторожна, чтобы решиться на внебрачную связь. Об этом свидетельствует вся ее карьера. Но это заставляет задуматься, не так ли?
— Ох, ах! — в третий раз произнес доктор Фелл.
— Рассказав вам то, чему я не верю, — продолжил судья Каннингем, — могу я просить вас последовать за мной? — Он вежливо проводил их в просторную бильярдную, где люстра горела над обитым зеленым сукном столом. — Эта комната называется бильярдной, — объяснил судья, — так как здесь имеется стол для игры в пул. Я привел вас сюда, Джуди и Филип, потому что намерен совершить негостеприимный и даже непростительный поступок. — Он открыл одно из французских окон, выходивших на лужайку позади дома. — У меня имеются определенные теории, касающиеся убийства, которые я хотел бы сначала сообщить лично доктору Феллу. С его позволения, мы выйдем в сад, где я изложу ему свои соображения. Уверен, что для вас, Джуди и Филип, это не явится тяжким испытанием. Если я когда-нибудь видел влюбленную пару, то сейчас передо мной именно она. Не обучите ли вы свою жену, мой мальчик, принципам американского пула? Я долго не задержусь. Вы согласны, доктор Фелл?
— С большим удовольствием, — пробасил доктор.
Он боком пролез через французское окно. Судья Каннингем последовал за ним. Внезапно доктор Фелл повернулся и просунул голову в комнату.
— Ханс Вагнер! — воскликнул он. |