Глаза Веерховена слипались.

    Масаи закрепил румпель и поднялся. Он казался очень высоким, почти великаном. Ни слова не говоря, африканец бросил к ногам Рихарда спальный мешок и одеяло из верблюжьей шерсти.

    И снова вернулся на корму, к румпелю.

    Рихард сложил мешок вдвое и расстелил на деревянном настиле между скамьями. Тень паруса заслонила луну и большую часть звездного неба. Рихард завернулся в одеяло и мгновенно уснул.

    Когда он проснулся, вокруг было совершенно темна. Луна ушла. Только белые звезды, вышитые на черной парче неба. Проснулся Веерховен оттого, что прекратился постоянный шорох воды под днищем. Парусник остановился. Штиль.

    Веерховен откинул одеяло и сел.

    Воздух был прохладен, влажен и остро пах морем и сырой рыбой. Рыбой пропах сам парусник.

    Тарарафе дремал, прислонившись спиной к носовой банке. Когда Веерховен зашевелился, африканец открыл глаза… И пелена, сеть, опутавшая сознание Тарарафе с того мига, когда его коснулась воля Того-Кто-Пришел, - разорвалась.

    Тарарафе заскрипел зубами. Он вспомнил, что бросил Рангно одного, там, на проклятом острове!

    Тарарафе сжал руками голову. Рангно, надежный и никогда не ошибающийся, - сущий ребенок, когда дела касается колдовства. У сильного много врагов. У Рангно много врагов среди черных. Не меньше, чем друзей. А черные всегда прибегают к колдовству там, где им не хватает силы. Это правильно. Тарарафе тоже делает так. Рангно не понимает. Потому масаи всегда оберегал его от чар. Тарарафе неплохо разбирался в чарах. Для охотника. Пока все обходилось. Должно быть, собственные духи-хранители Рангно были достаточно сильны. Но на этом острове Рангно - как слепой в лесу. В диком лесу.

    Тарарафе отнял руки от висков и посмотрел на небо. Хорошо, что ветер был слаб. Хорошо, что Тарарафе чутьем находит обратную дорогу. На суше и в океане. Нет ветра? Завтра ветер придет. Тарарафе подождет до завтра.

    Белый, который увязался за ним, заворочался, застонал.

    «Сейчас проснется!» - подумал масаи.

    Это ничего. Белый ничего не смыслит в звездах. Не понимает языка черных. Не спросите том, чего не знает. Когда Тарарафе вернется на остров, белый может сойти на берег. Если духи Зла возьмут белого, Тарарафе не станет за него сражаться. Белый был врагом. И не стал другом. Он поплыл с масаи потому, что решил использовать Тарарафе. Белые любят использовать черных. Тарарафе видел, как этот обращался с черным мальчиком там, в бункере. Глупый мальчик! Смерть оставила метку у него на лбу. Глупый белый: решил использовать Тарарафе. Глупый Тарарафе… Но он поумнел!

    Белый сел на палубе. Уставился на него. Тарарафе закрыл глаза: ему нечего дать белому.

    Прошло около часа. Тарарафе сидел с закрытыми глазами, расслабившись, без мыслей. Он отдыхал - но был начеку. Белый снова улегся, ворочался, сопел. Ему не спалось. Страх пришел внезапно.

    Палуба парусника слегка вздрогнула. Масаи мгновенно открыл глаза: что это?

    Парусник закачался на мелкой волне. Но воздух вокруг был неподвижен и вязок, как мед в сотах.

    Тарарафе очень медленно поднялся, огляделся, подошел к борту, посмотрел вниз, взявшись рукой за натянутый шкот.

    Поверхность воды у левого борта волновалась. Будто кто-то помешивал там, в глубине, огромной ложкой. И еще - свечение. Тусклое, трудно различимое свечение, не похожее на то, что видел когда-либо Тарарафе. Но мало ли что или кто может светиться в теплых тропических водах?

    Страх, который подступил к Тарарафе, говорил о близкой опасности, смертельной опасности.