Начал тут пан ректор озираться по сторонам, словно бы выискивал кого то. А рыжий принцев дружок принялся по скамье этак медленно сползать. Только не помогло то.

– Свирский! – заприметил таки княжича глава Академии и глазами сверкнул зело недобро.

Вздохнул шляхтич молодой тяжко да с расстройством великим.

– Αсь?

Нахмурился пан ректор пуще прежнего.

– Что за «ась»?!

Глянул на него Свирский осуждающе, на скамье сел прямо.

– Что угодно, пан ректор? – говорит.

И навроде все правильно, а все одно как то с усмешечкой. Только разве ж ему за то выскажешь? Чай при принце состоит, не холоп какой.

– Про тебя молва идет, заводилой был, студиозус Свирский.

Округлил глаза княжич, вид принял невинней прежнего и глазами захлопал. Ну чисто младенец безгрешный в люльке.

– Не было того.

Стукнул по кафедре кулаком ректор Бучек.

– Тому свидетелей без малого два десятка имеется!

Не проняло то Свирского и самую малость.

– Трезвые? – спрашивает.

Ρастерялся спервоначала профессор, а я сразу поняла, куда шляхтич клонит.

– Что – «трезвые»?

Улыбнулся довольно княжич, макушку рыжую почесал и говорит:

– Ну свидетели то хоть вчера трезвые были?

Тут наставник разгневанный порядком смутился, а принцев друг продолжает как ни в чем не бывало:

– Думается мне, свидетели напились в первую голову и поболе прочих. А разве таким вера есть?

И ведь нагло то как вещает, уверенно! Ажно зависть взяла!

Поди ведь и в самом деле упились все насмерть и нельзя на слова тех свидетелей полагаться. Вот только кто ж такой смелый нашелся, чтобы против княжича Свирского слово сказать? Чай не быдло какое – шляхтич благородный.

– Οпять пререкаетесь? – рявкнул ректор грозней прежнего. Проникновенно так рявкнул. Конечно, не чета моему батюшке покойному, а все ж таки пробирает.

А вот Свирскому хоть бы хны. Сидит как ни в чем не бывало! Поди не в первый раз его так распекают.

– Да как можно? Просто вот не станет же магистр почтенный на студиозуса напраслину возводить? Без доказательств веских?

Кто то хихикать начал. Тихо, а только по всей аудитории слыхать. До ушей ректора тот смех тоже дошел.

– Ну и кто тут такой веселый? – магистр Бучек спрашивает.

Оборвался тут смех, будто и не было его. Сидят старосты на своих местах пряменько, очи долу опустили – ну чисто девицы в храме. Девицы, кстати, что среди старост имелись, на молодцев глядели с возмущением. То ли потому что загулы их не были им по сердцу, то ли потому что прошлым вечером вместе с парнями теми не веселились.

В столицах этих девки вели себя подчас столь вольно, что куда там мне. Еще тетка про то сказывала, а она не чета моей матушке, много чего понимала и осуждать все, что не по обычаю дедовскому, не спешила.

– Так вот, следует вам сегодня до соучеников своих довести, что без разрешения от декана, письменного с печатью, никто Академии впредь не покинет.

Прокатился ропот по аудитории. Такой строгoсти старосты не обрадовались. Уж больно любили студиозусы вoльницу да веселье хмельное. А для тoго в город надобно.

– И вас это, Свирский, тоже касается! – особливо к княжичу рыжему пан ректор обратился. – И всех друзей ваших. И его высочества. Донесите до них лично.

Пожал плечами шляхтич. Мол, с разрешением так с разрешением. Слова поперек не сказал.

Срaзу мне то подозрительным показалось. Чтобы гуляка – и не расстроился даже от этакой строгости? А ну как задумал что?

– Узнаю, что сбежал кто самовольно, взыскание наложу, – пригрозил Казимир Габрисович со всей возможной суровостию.