И ни слова о Сырцове, ни единого слова! Вот тогда-то и была извлечена из НЗ матово-серая бутылка, которая сейчас была почти пуста.

- В Москве тринадцать часов тридцать минут, - сообщила радиостанция. Ровно двенадцать часов с тех пор, как пошуровали в парке спецназовцы. Антон Николаевич замер на тахте в ожидании продолжения. И дождался: - Как стало известно из хорошо информированных источников, операция преследовала цель ликвидировать крупную банду матерых уголовников, контролировавшую ряд контор в игорном деле и шоу-бизнесе. Из тех же источников получена информация, что операция увенчалась полным успехом. Главарь банды, четвертый год находившийся в розыске рецидивист и убийца Роберт Феоктистов по кличке "Летчик", погиб при задержании.

Бобик погиб. Ну и хрен с ним. Только бы знать, хорошо это или плохо. Хорошо или плохо? Скорее, хорошо, потому что ничего сказать про него, Антона Николаевича Варицкого, Летчик не сможет, уже не сможет! Ну а если Сырцов догадается, кто сдал его Летчику? А может, не догадается? Он же не заставлял Сырцова лезть на рожон, он просто сообщил сыщику требуемую им информацию. Не догадается? Не догадается!

Уже не колотун требовал выпивки, а уже малый праздник в нем желал отметить радостное сообщение. Антон Николаевич решительно вылил в стакан остатки коньяка и, перед тем как поднять стакан, оглядел безопасный для него мир в тихом ликовании. В дверях кабинета стояла Галька Прахова, жена, подлая сука, б..дь.

- Твое здоровье, крошка! - Он приветственно поднял стакан, одним глотком осушил его, выпучил глаза и, вспомнив, удивился: - Сегодня же вторник! Чего же так рано? Или у тонконогого искусствоведа не стоит? Тогда мне придется тебя трахать в порядке одолжения. Я пока новый бутылек поищу, а ты раздевайся догола и становись на четыре точки.

Антон Николаевич не говорил бы так, если бы видел лицо Галины. Но он, хотя и смотрел на нее, лица не видел. В затуманенных алкоголем и веселым ощущением безопасности глазах был смазанный цветастый хоровод, который, не торопясь, пошел по кругу.

Тоша Варицкий, как уже говорилось, в свое время был, так сказать, принцем Эдинбургским периода застоя, франт и денди. И, как настоящий денди, имел выходные трости, несколько штук - для вечерней прогулки, для скачек, для стадиона, тяжелая трость для загородных пикников... Теперь они, забытые, разместившись на специальной подставке у двери, являлись лишь частью интерьера. Галина Васильевна Прахова решила вернуть одной из них прикладное ее назначение в самом примитивном понимании и для этого выбрала трость для загородных пикников. С нарочито узловатой палкой в правой напряженной руке она твердым солдатским шагом подошла к законному мужу и ударила беспечного Тошу этой палкой. Удар пришелся по шее. От шоковой боли Варицкий инстинктивно вскинул руки, закрывая голову, и получил по ребрам. Он уже не знал, что закрывать, но зато она знала, как бить. Она била, била, била, она убивала причину всех своих бед.

- А! А! А! - прерывисто вскрикивал он, жалко отзываясь на каждый ее удар.

Она перебила ему нос, сломала левую ключицу, надорвала ухо. Придерживая левую руку правой, он упал на колени, стараясь отгородиться от нее журнальным столиком, но она обошла столик и склонилась над ним.

- Больно, скот? - насмешливо поинтересовалась она.- А мне не больно?

Внушающие нестерпимый страх ее пустые глаза были рядом, а тяжелая хрустальная пепельница - напротив, на журнальном столике. Он схватил пепельницу и, спасаясь, отмахнулся от своего ужаса.

Пепельница попала Галине в висок. Она стала приседать и, так и не присев, опрокинулась на спину. Антон за журнальным столиком тоже прилег.