- Мой хозяин. Очень добрый хозяин.

- А ну давай отсюда! - мучительно преодолевая себя, заорал Буланов.

- Громко кричать нельзя, - тоненьким голосом пропели за его спиной, где откуда ни возьмись возник еще один вьетнамский певец с пистолетом в правой руке.

Смиряя дрожь, Буланов плюхнулся в кресло так, чтобы видеть обоих представителей Юго-Восточной Азии. Игнорируя вооруженного, он спросил у сидевшего за столом:

- Так что нужно твоему хозяину?

- Он и твой хозяин тоже, - сообщил сидевший за столом. - Наш хозяин очень хочет знать, о чем ты говорил вчера с Константином Ларцевым.

* * *

После игры Константин решил навестить временного инвалида Борьку Гуткина, который, вырвавшись из медицинского стационара, вернулся в свою трехэтажную квартиру в Матвеевском. Скромный ларцевский "опель" остановился у палисадника, за оградой которого энергичная хозяйка Римма Федоровна (в свое время Римец-девочка, оторви да брось, из околофутбольного окружения) производила первый весенний постриг розовых кустов.

Константин хлопнул дверцей, и Римма подняла голову. Узнала, распрямилась и небрежно поздоровалась, будто виделись они вчера:

- Привет, Костик.

- Римец, а ты мне не рада! - обиженно заметил Константин.

- И ездют, и ездют... - подражая кому-то, проворчала Римма.

- Придуриваешься или охамела от сытой жизни? - живо поинтересовался Константин.

- От такой жизни не то что охамеешь - на стенку полезешь! - серьезно ответила Римма. - Борька трясется от страха, я трясусь. Один идиот Сема не трясется, и то потому что идиот. Тоже мне охранник!

- Телохранитель, - уточнил Константин. - Найдите другого, поумнее. Бабки-то не перевелись?

- Телохранитель, - повторила Римма. - Тело охраняет. Пока еще живое. Нашего кретина Борька никогда не поменяет, считает, что при нем ему везуха. Ты зачем приехал? Надо что или водку трескать?

- Нет в тебе душевной тонкости, Римец. Такие понятия, как беспокойство за ближнего своего, участие, сочувствие, тобой напрочь исключаются?

С внезапностью террористического взрыва из уст бывшей околофутбольной девы бабахнул Тютчев:

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется,

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать...

- Римка, да ты стала книжки читать! - искренне изумился Константин.

- А что мне делать одной-то в этих хоромах? - одновременно жалуясь и гордясь, заметила Римма. - Пошли в дом.

Будто услышав ее слова, на высоком крыльце, особо не отдаляясь от дверей, объявился Сема, угрожающе держа правую руку за пазухой. Римма бросила секатор на молодую траву, стянула резиновые перчатки, скатав их в комочек, отправила вслед за секатором и, подойдя к ступеням, наконец-то расцеловалась с Константином. Монументальный Сема на крыльце глядел поверх их голов вдаль. Полюбовавшись этим памятником самому себе, Римма заметила:

- Бдит балбес.

Они поднялись по ступенькам. В дверях Константин приветственно похлопал Сему по плечу.

...Он эту завлекательную картинку наблюдал из старенькой "Оки", скромно приткнувшейся к бровке тротуара через два подъезда от гуткинских апартаментов. Теперь - ждать. Полчаса. Час. Полтора.

Через час сорок Ларцев покинул гостеприимные гуткинские пенаты. Что ж, минут через пяток можно и начинать. Но начать не дали: не успел Ларцев сесть в свой "опель", как подкатила смена - светлый приплюснутый "паккард" остановился рядом с неброским детищем германской ав топромышленности, и из американского чудища выскочил, как молодой, патриарх отечественной попсы. Визитеры - и отбывающий и прибывший - слегка приобнялись, похлопали друг друга по спинам, о чем-то перемолвились и разбежались каждый по своим делам: Ларцев - в "опель", а патриарх - в гуткинский дом.

Опять ждать. Демидов без эмоций отнесся к этому.