– Изъяли, Иосиф Альбинович, – наставительно поправил Праведников, – изъяли! (30)

Вымахал, т. е. вырос. Но уже намахал может означать много и быстро наколол дров. Кстати, глагол наколоть имеет и смысл обмануть, надуть.

Борис Николаевич Мороховец оказался в отсутствии. Он теперь подолгу жил в Южной Грузии, где принял заведование туберкулезным санаторием.

– Санаторий устроил на свои средства в целебной Абастуманской долине Его Императорское Высочество принц Петр Георгиевич Ольденбургский, – не без торжественности пояснил иностранцу младший брат Мороховца Юлий Николаевич, весьма радушно Иозефа встретивший. Инженер, как выяснилось, путеец. Гостю он понравился. К тому же скоро выяснилось, что они почти ровесники, Юлий двумя годами младше.

Впрочем, сначала Иозефу понравился новехонький доходный дом на Арбате, совсем парижский, утюгом. Прекрасная чистая прихожая парадного подъезда с приглушенным светом и приятным запахом, с весело вьющимися растениями в кадках. И цветные витражи, перерезанные медными ломаными прямыми. И ковер, мягко обтекавший прохладные ступени мраморной лестницы.

Зеркальным лифтом пользоваться не пришлось – квартира была сразу над бельэтажем, во втором этаже, Иозеф взбежал по ступенькам. Хороша и дородна была тяжелого дуба дверь, не испорченная обивкой – только табличка с именем хозяина. И теплый домашний дух квартиры, и обрадовавшийся ему хозяин, и донельзя миловидная и обходительная дама по имени Ирина Дмитриевна, оказавшаяся невесткой Юлия, женой старшего брата.

И в прихожей прелестная рыжая белка в колесе, неутомимо свершавшая свой бесконечный неподвижный бег…

В своих странствиях Иозеф истосковался по уюту оседлости, по милости простой тихой обстановки и покою семейного уклада.

Во-первых, его нашло написанное несколько месяцев назад, пришедшее в Калифорнию, а уж оттуда переплывшее в Москву – адрес Мороховцов он оставил в клинике – письмо из Польши от брата Леопольда. Тот писал по-польски, что их отец погиб в Жмеринке, упав с лесов своей новой мельницы. Кажется, писал брат, он несколько увлекался украинской горилкой. И вскоре умерла мать. От сестры Стефании известий нет. Была и приписка по-итальянски: тетка Жозефина разыскивает Иозефа, он переслал ей его московский адрес. О себе Лео не проронил ни слова.

Во-вторых, рентгеновские кабинеты в Москве, разумеется, имелись, немецкие, и его американский был на самом деле калькой как раз с немецкого оборудования, к тому же не самой последней конструкции. Впрочем, ему удалось привезенный им кабинет довольно выгодно сбыть, дав объявление в газете.

Наконец, книжные лавки обеих столиц ломились от скородельных, в массе своей очень дурных, переводов на русский Джека Лондона, который здесь был в моде не меньше, чем на его родине. А, может, и больше. В России и слыхом не слыхивали о такой вещи, как авторское право, и щедрый подарок Джека оказался в России почти бесполезен…

С Юлием Мороховцом они стали видеться чуть не всякий вечер и проводить время за крепким красным китайским чаем, взятом на Мясницкой. И беседовали, лишь для видимости двигая шахматные фигуры. Иозеф поделился своими планами устроить издательство и типографию, для чего нужно было присмотреть удобный дом где-нибудь в деловом районе.