– Да уж, с детьми едва поспевали…

И только сейчас она обняла его, прильнула, а он обнял ее. И успела шепнуть, что, кажется, у нее опять будет ребенок…

Иозефа опять отвели на допрос вечером.

Наверное, следователь днями бывал загружен другой тяжелой работой, а легкую оставлял на потом. Правая рука Праведникова была забинтована.

– Ну-с, Иосиф Альбинович, – позевывая, сказал Праведников, – скажите-ка: что, это правда, что ваш друг и учитель Кропоткин мечтал объединить Европу?

– Отчего же только мой – вон как его почитают ваши власти. И что это вы опять о Европе? Отвечу: люди крупные всегда мечтали о чем-то великом. Всеобъемлющем и недостижимом. Федоров – о воскрешении мертвых, Эйнштейн – о всеобщей теории поля, Розанов – о мировой религии. А вот князь Кропоткин – об объединении Европы и всеобщей кооперации.

– Троцкий тоже мечтал, – сказал Праведников весело. – А теперь тю-тю… Продиктуйте-ка мне названные вами фамилии…

Занеся в протокол и Розанова с Эйнштейном, и Федорова, следователь продолжил:

– Вот что любопытно было бы узнать: отчего вы дали своей собаке, подчеркиваю, собаке, имя доброго друга нашей советской страны Бенито Муссолини? (23).

– Похож оказался. И что вам до Муссолини? Это вы как бы напоследок интересуетесь? Должен вас поправить: дуче – это не имя, это, так сказать, должность. Вождь. Ну, как ваш генеральный секретарь.

– Но-но, – предостерег Праведников. И почесал свою красную бровь.

– Послушайте, что вы занимаетесь всей этой ерундой? Постановили расстрелять – так расстреливайте!

– А куда вы торопитесь, не терпится? – и вовсе развеселился следователь, не попытавшись опровергнуть догадку подследственного о вынесенном уже приговоре. – Смерти не боитесь?

– Боюсь. Как и все. И вы боитесь.

– Я? – удивился Праведников. Как и многие хорошо питающиеся и здоровые глупые молодые люди, о смерти он, наверное, никогда не думал.

– И еще пуще моего!

– Это почему же вы так решили?

– Вы молодой. Вам есть, что терять. Вот – пост в органах занимаете.

– Ладно, – вдруг опечалился следователь. – Расписывайтесь. А то засиделся я тут с вами…

Иозеф расписался, и Праведников кликнул конвоира.

– Это все? – спросила дама с презрительным, как показалось Нине, удивлением.

– А сколько можно подчеркнуть?

– Хоть весь список, – сказала она уже с явной недоброжелательностью.

Нина поняла, что перед американкой прислужница лебезила бы. А то, что русская, такая ж как она сама, может позволить себе вот так запросто заказывать заграничные разносолы, ее раздражало. Это было нарушением понятной ей жизненной субординации. Установленного порядка вещей. Ну, как если бы дворовая собака ела не из миски, а уселась бы с лапами за стол.

– И вино?

– И вино. И виски, – грубо и нетерпеливо сказала баба.

– Нет-нет, мне только вино. Вот это, красное грузинское. А, впрочем, и водки… Сами мы водку не пьем, – зачем-то оговорилась Нина, по-интеллигентски теряясь от наглости обслуги, – вот только разве гости зайдут…

– Тогда берите виски. Все виски берут. Американцы наши только ее и жрут.

– А какие они берут виски? – растерянно спросила Нина.

– Ну, одни – бурбон, другие скотч предпочитают. В кого чего лезет.

– Ну, я этого… бурбона возьму.