Вот таков сухой остаток «Всемирного года Афганистана», проведённого ЮНЕСКО.

И возникает сразу несколько вопросов, которые можно свести к одному: зачем поддерживать внешними вливаниями существование страны, которая никому не нужна — даже населяющим её народам?

Не один раз — особенно в преддверии очередных «выборов» — высказывалось опасение, что если не удерживать ситуацию какими-то специальными (ну, что там может быть «специального»? много денег, и всё) способами, не укреплять режим — то страна распадётся на части. Так может быть, мы зададим наконец законный вопрос: ну и что? А может быть, пусть она себе распадается? Там нет ничего, скрепляющего эти застрявшие в средневековье провинции воедино. Даже дорог. И этот распад ничем не грозит соседям.

Почему бы даже не разрешить суверенным провинциям к кому-то присоединиться (если их захотят взять)? И так известно, что в Кандагаре куда внимательнее прислушиваются к Исламабаду, чем к Кабулу (и уж тем более к Лазурному берегу). В принципе распад Афганистана предопределён и даже подготовлен, осталось, как говорил классик, только разрешить…

Что касается второго вопроса, вынесенного в заглавие, то скажу так: содержание ЮНЕСКО и стоимость его программ составляют от 18 до 22 миллиардов евро в год — и всё время растёт. Может быть, имеет смысл сделать им переносную штаб-квартиру (в комфортабельных двухэтажных трейлерах) и перемещаться на время проведения очередного «Года» в заглавную страну? Теперь это должна быть Гвинея. А что, глядишь, и был бы какой-то толк от этих акций…

Антон Ф. Пробоев

27.

Согласно всё тому же графику в два часа ночи мы вылетали из «Тушино-2» на самолёте, а в пять утра нам надлежало на военном аэродроме под Астраханью пересесть в конвертоплан «Синильга». Только так мы могли вписаться в отведённое время.

Я забежал домой. Мог не забегать, но забежал — как бы для того, чтобы прихватить «тревожный баульчик». На самом деле мне нужно было другое.

— У меня три минуты, — сказал я.

Лиса курила. Ещё перед ней стоял захватанный стакан с чем-то жёлтым на дне.

— Кстати, тебе привет от всех.

Она стряхнула пепел в стакан.

— Так и от всех?

— Ну… почти.

— Значит, его ты не нашёл… Или не искал?

Я вытащил из кармана фотографию: она со Скифом изображает носовую фигуру полузасыпанного песком траулера.

— Чего тут искать…

Она затёрла окурок пальцами, бросила в тот же стакан. Потянулась за пачкой. Она курила ейский «Голуаз», крепкий и вонючий.

— Может, хватит? — сказал я.

— Боишься подхватить рак? — она прищурилась.

— Хо-хо, — сказал я. — Это раки боятся нас. Знаешь, как они нас боятся? Сами бросаются в кипяток…

— Очень смешно, — сказала Лиса.

Я подхватил баульчик.

— Раком не рождаются, — продолжал я. — Раком становятся.

— Может быть, всё-таки… — начала новый заход Лиса.

— Прости, — сказал я. — Некогда. В крайнем случае…

Я сделал вид, что замялся.

— Что? — Лиса промахнулась зажигалкой по сигарете. — Что ты хочешь сказать?

— Я не хочу тебя туда брать, — сказал я. — Там воняет. И я даже толком не знаю, чем. Понимаешь?

— Нет, — сказала она.

— Ну и не надо. Не надо.

И я уехал, забыв на столе свой сотовый.

28.

Мы действительно вылетели в два часа ночи, как и было заказано; шёл дождь, прожектора елозили по блестящей, словно генеральское голенище, полосе.