|
Нас Гиацинтов пригласил на охоту, изюбря бить. – А где он сам, наш Демулен? – Вечером приедет, а меня сейчас отправляет на автомобиле с продуктами и поварами. Исаев подошел к окну, чуть приоткрыл занавеску и увидел в длинном сером автомобиле двух «поваров». Это были явные филеры: лобики низкие, глаза бегают и в облике прибитость. – Сашенька, – сказал Ванюшин, – вы чертовски похорошели, душечка моя. К чему бы это? Не к любви ль? Сашенькины брови вскинулись, она резко повернулась к Ванюшину и ответила ему: – К оной, Николай Иванович, к оной. Девушка убежала. Исаев посмотрел вслед ей ласково и с такой мучительной тоской, что Ванюшин гулко ахнул и погрозил ему пальцем; подошел к письменному столу, снял трубку телефона, назвал номер и сказал: – Полковник? Да, да, я. Ты что так удивляешься? Меркулов там, а я здесь. Ты нас сейчас на охоту заберешь или позже? Когда? Вечером? Хорошо. До шести мы свободны. Ладно. Ждем. Ванюшин положил трубку и сказал: – А теперь пьем спокойно и думаем о боге! Он налил себе еще стакан коньяку, выпил его одним махом и начал бегать по номеру, напевая «Камаринского мужика» дурным голосом. Вдруг замолчал, сел на корточки и отполз в угол. Спросил: – Вы когда нибудь слыхали, как воют охотники волчатники? Они «вабят» – волчицей кричат, волка подманивают. Я умею. Хотите, покажу… Ванюшин лег на пол и начал выть – сначала тихонько, а потом нарастающе жутко, отчаянно, зверино. Замолк. Всхлипнул. – Пошли в город, Максим, – жалобно попросил он, – а то я здесь повешусь. Ты, кстати, слышал – вчера вечером генерал Савицкий предложил американцам продать за миллион долларов все земли уссурийского казачьего войска. Патриот российского народа, герой и солдат торгует землей своей родины! Этого пока еще в мировой истории не было. Рыба действительно таки начинает гнить с головы. И еще я своими глазами видел, как семеновцы одного красного пленного – просто русского мужика, никакого не комиссара – раздели на льду Амура догола, натерли щучьими головами, а потом обваляли в соли и пустили на все четыре стороны. А до ближайшего жилья десять верст. А мороз тридцать градусов. Так он на коленях за ними полз и все кричал, чтоб они его пристрелили. Говорят, толстые люди добродушны… Какая глупость. Это все вы про пикников выдумали, Максим… И еще знаете что? Общество, в котором хорошему писателю самому приходится организовывать на себя рецензии, обречено, ибо оно отравлено равнодушием и пассивностью. Мне вчера один большой литератор написал из Парижа, просит о его сборнике статью поместить. Сам просит, а мне противно… – Что то с вами приключилось, Николай Иванович. Даже морщины возле ушей прорезались. Это знаете к чему? – К чему? – К тому, что вы еще на одну ступень мудрости подниметесь. Ванюшин не слушал Исаева, загадочно усмехался и продолжал говорить: – А у всех купчишек – генералин в мозгу. Интеллигент не падок до власти – в этом трагедия нашего общества. У нас до власти падки торгаши, разночинцы и попы. А интеллигенты только правдоискательствуют, от этого страдают сами и заставляют страдать окружающих. И пророчествуют. Все время пророчествуют! – Я давеча смотрел Лао Цзы, – сказал Исаев. – Там очень хитро трактуется взаимоотношение между неким Большим и Малым. Малое, как утверждает Лао Цзы, должно быть наверху и тщеславиться, а Большое – внизу и довольствоваться тем, что оно большое. – К чему это вы? Снова хитрите? Вы хитрый человек, Максим Исаев. |
