|
С дерева быстро быстро слезает мордастый крестьянин. Посмотрел посмотрел – и в возок, да и пошел лошадей наяривать. Сегодня же ночью к белым позициям подастся – упреждать. А этого Блюхеру только и надо. Пусть. Темнить больше нечего: наш бронепоезд сейчас трогается с пятого пути на белый бронепоезд, который держит подступы к Волочаевке. Через час все решится: если красный бронепоезд пересилит белый, оттеснит его, отодвинет за Волочаевку – хорошо, не пересилит, разобьется – плохо. Очень тогда будет плохо. Тогда вся сила, которую с таким трудом собирал Блюхер за эти месяцы, поляжет под ураганным огнем с белых бронепоездов, даже не подойдя к исходным позициям для штурма. А исходные позиции определил Блюхер прямо под Волочаевкой. И, заглушая песни пехоты и рев оркестров, выстроенных по случаю парада, протяжно ревет бронепоезд, отправляясь на фронт – за победой. ДУЭЛЬ Несутся друг на друга два бронепоезда. В красном, замерев у смотрового окошка, стоит раздетый по пояс чумазый и яростный Никита Шувалов, тот самый, которого Блюхер отобрал в машинисты на бюро райкома комсомола. Кочегаром у него Пахом Васильев, тоже блюхеровский выдвиженец, на одном бюро утверждали. – Еще! Еще! – кричит Никита. – Чтоб парку побольше! Белый бронепоезд идет навстречу, сигналя беспрерывно и тревожно, а красный все больше набирает скорость, но идет без сигнала – как в психическую атаку. Пахом выглядывает в окошко, говорит Никите: – Слышь, а не воткнемся? – Ну а воткнемся? – Я не против, только атанда будет шумная. – Языком меньше трепи, вот тишина и настанет. Пару еще, пару! Подналяжь как следует! * * * Белый машинист и офицер, дежуривший по паровозу, поначалу смеялись, когда следили за тем, как красный бронепоезд набирал ход. – Резвунчики, – сказал офицер. – Играет кровь огнем желаний. Поддайте еще, пусть испугаются. Но когда они увидели, что красный бронепоезд мчится им навстречу со все нарастающей силой, офицер потеребил ус и спросил машиниста: – А может быть, он пустой? – Кто? – Бронепоезд… – Может быть. – Начинили паровоз толом и разогнали. – Господи, помилуй. Что делать то? Он ведь прямо на нас прет. – А вы думали, он к бабушке на чай заедет?! – Ей ей, пустой! – Почему? – Не свистит, не сигналит, на психику гудком не давит. – Он скоростью давит на психику. Никита замер у приборов и, когда Пахом решил было выглянуть в смотровое окно, одернул: – Не егози! – А скоро? – Узнаешь, когда надо будет. Зачем зря смотреть? – Где они, хотел поглядеть. – Рядом. – А ты почем знаешь? – Знаю. – Никит… – Чего? – Ты меня прости, если я над тобой маленько надсмехался при бойцах. – Не пой, не на клиросе. Тут кто кого пережмет. А пережмет тот, кто не будет выглядывать. Я вон и то боюсь. – Серьезно? – А ты как думал… – Испаримся мы с тобой, будто ангелы. – Давай лопату, я покидаю. – Хрен с ним, айда поглядим? – Пока не моги. – А когда? – Скажу, не бойся. Пока песни ори, с песней ничего не страшно. – Они ошалели, эти красные идиоты, – говорит офицер машинисту. – Мы сейчас столкнемся. – Не сейчас, но скоро. – Пора выпрыгивать? – Здесь не спрыгнешь. Дежурный офицер смотрит в окошко: бронепоезд несется по высокой насыпи, прыгать вниз, на валуны, – значит неминуемо разбиться насмерть. |
