— Ты этого не сделаешь, Василий, — сказал Синягин после некоторого молчания. — Начальник экспедиции — я. Никому не дано права нарушать дисциплину в поисковой партии. Я могу принять любые меры, чтоб оставить тебя.

— Попробуй! — с вызовом бросил Смородин. — Рекомендую только раньше заглянуть в штатное расписание твоей партии: там моя группа не значится. Ты забыл, что меня присоединили к тебе чисто механически в последнюю минуту, мы эксплуатировали общую аппаратуру — только всего. Повторяю: завтра мы снимаемся.

Никто не просил Лукирского держать в секрете слышанный им разговор Синягина и Смородина, и уже через час все члены экспедиции знали и о потери связи с Полярным, и о решении Синягина остаться, и о намерении Смородина увести свою группу. Все были взволнованы и могли говорить только о ссоре руководителей. Теперь она распадалась на многочисленные мелкие и страстные споры между участниками экспедиции, в этих спорах не было последовательности и выдержки, люди перебрасывались мнениями, меняли их, начинали осуждать то, что минуту назад старались защитить. Все вдруг странно спуталось. Еще утром люди с надеждой смотрели на веселое лицо Смородина, с радостью передавали друг другу содержание его доклада Полярному, ждали с трепетом короткого слова: «Хватит», переданного на знакомой волне в ответ на запрос Синягина. А сейчас, когда Полярный молчал и ответственность за решение в какой-то степени падала на каждого из них, все растерялись, казались смущенными, тревожились и, даже соглашаясь со Смородиным, осторожно замечали, что все же нельзя быть таким резким: дисциплина есть дисциплина, нужно убедить начальника экспедиции, а не бунтовать против него.

После обеда на склад к Лукьянову пришел Синягин. Он сел на бочку с бензином и долго не начинал разговора.

— Как же это, Игорь Евгеньевич? — спросил Лукьянов, сдвигая брови и неодобрительно глядя на начальника экспедиции. — Выходит, коллектив распадается? Будешь молчать?

— А разве поможешь криком? — устало возразил Синягин. — Василия горлом не испугаешь, да и прав он, если хочешь, — имеется у него самостоятельность, может и отказаться от нас.

— Так в чем дело? — проговорил Лукьянов, понизив голос. — Кто же прав из вас?

— Я прав, — с силой, страстно сказал Синягин. — Все данные говорят об одном: имеется свинцовая руда. Признаю, мне казалось, что поиски будут легкими; тут я ошибся, не отрекаюсь. Но руда имеется, и мы шаг за шагом, метр за метром приближаемся к ней. А если мы все сейчас снимемся, организовать новую экспедицию будет нелегко — потеряем года два или больше; вот почему я хочу остаться, хоть и знаю, как это мучительно.

Теперь молчал и Лукьянов. Он взглядывал на Синягина из-под лохматых седых бровей, думая о чем-то, потом проговорил:

— Ну хорошо, вы спорите, такие вещи решать только вам. Чего от меня хочешь, Игорь Евгеньевич?

— Помощи твоей хочу, — тихо сказал Синягин. — Хочу, чтоб поняли меня люди, поверили, сами — добровольно — согласились остаться. Нет у меня слов к их сердцам, не умею я этого…

Лукьянов взял в руки замок — закрывать склад. Синягин поднялся с бочки и вышел на воздух. Лукьянов внушительно сказал, словно подводя итог их разговору:

— А ты, Игорь Евгеньевич, убеди людей, найди дорогу к их разуму — сердца сами зажгутся!.