– Гром?

– Да, «гром запредельный». Лорд Бромли говорит: «Синтия, ради тебя я брошу вызов всем. Я последую за тобой на край света». В это мгновение снаружи доносится гром. Я и есть тот самый гром, – гордо молвила Пэтти. – Я сижу за освещенным луной балконом, в пространстве размером около двух квадратных футов, и швыряю ламповое стекло в коробку. Может показаться, что это не слишком важная роль, однако это поворотный пункт, вокруг которого разворачивается весь сюжет.

– Надеюсь, ты не поддашься волнению перед сценой, – рассмеялась Кэти.

– Постараюсь, – сказала Пэтти. – Вот идут дворецкий, лорд Бромли и Синтия. Мне нужно идти и гримировать их.

– Почему ты гримируешь людей, если ты не член комитета?

– О, однажды, в период ослабления умственных способностей, я брала уроки по росписи фарфоровых изделий, поэтому предполагается, что я знаю, как это делать. Прощай.

– До свидания. Если ты получишь цветы, я пришлю тебе их с капельдинером.

– Обязательно, – сказала Пэтти. – Не сомневаюсь, что я получу кучу цветов.

За кулисами все пребывало в радостной суматохе. Джорджи, в короткой юбочке и в английской блузке с закатанными рукавами, сжимая в руке тетрадку, стояла посреди сцены и руководила рабочими и растерянными членами комитета. В артистической уборной Пэтти распоряжалась актерским составом. В одной руке она сжимала заячью лапку, другая ее рука была вымазана красными и синими жировыми красками.

– Ох, Пэтти, – протестующее заметила Синтия, бросив испуганный взгляд в зеркало, – я выгляжу скорее как субретка, нежели как героиня.

– Именно так ты и должна выглядеть, – возразила Пэтти. – Ну же, сиди смирно, пока я слегка не подрумяню твой подбородок.

Синтия воззвала к верному лорду Бромли, сидевшему в тени, который вежливо предоставил дамам право первенства. – Бонни, взгляни, тебе не кажется, что я слишком румяная? Я уверена, что, как только ты меня поцелуешь, все это немедленно сотрется.

– Если это сотрется так легко, тебе повезет больше, чем большинству людей, которых я гримирую. – И Пэтти со знанием дела улыбнулась, вспомнив, как Присцилла полночи отмокала после предыдущей пьесы, а на следующее утро появилась к завтраку с нахмуренными бровями и лихорадочным румянцем на щеках. – Ты должна помнить, что огни рампы требуют много цвета, – объяснила она снисходительно. – Ты выглядела бы мертвенно-бледной, если бы я позволила тебе выйти так, как ты хотела вначале. Следующая!

– Нет, – заметила Пэтти появившемуся дворецкому, – тебе выходить только во втором акте. Сначала я приму Разгневанного Родителя. – Разгневанный Родитель был извлечен из своего угла, где он тревожно бормотал свою роль. – В чем дело? – спросила Пэтти, щедрой рукой нанося морщины, – тебе что, страшно?

– Н-нет, – сказал Родитель, – мне не страшно, просто я боюсь, что мне будет страшно.

– В таком случае, тебе лучше передумать, – сказала Пэтти безжалостно. – В этот вечер мы не допустим волнения перед выходом на сцену.

– Пэтти, ты можешь справиться с Джорджи Меррилс; заставь ее позволить мне выйти на сцену без всякого парика, – вскричала Синтия, поворачиваясь и выставляя напоказ шапку желтых кудрей такого оттенка, подобного которому в природе не существовало.

Пэтти критически осмотрела парик. – Возможно, он слегка золотист для этой роли.

– Золотист! – произнесла Синтия. – Он явно оранжевый.