|
– Это для тебя. Я покосился на сосуд, наполненный почти до краев темной, совершенно непрозрачной и даже на вид густой жидкостью. – А что это такое? – Лекарство. Можно было и не спрашивать. И все таки, следует осведомиться: – Вкус не очень…? – Очень! – Тоном, не предполагающим пререкания, сообщил целитель, и, немного смягчившись, добавил: – Гнусный. Интересно, наступит ли день, когда лекарства научатся делать если не приятными для языка, то хотя бы не слишком противными? Наверное, нет, потому что по глубокому убеждению всех лекарей на свете исцеление может прийти только через боль. В каком то смысле они правы, ведь болезнь – тоже боль, а сражаться с врагом принято его же оружием. Беру посудину в руку. Подношу ко рту. Принюхиваюсь. Пахнет гнилушкой. Ладно, не самый дурной запах. Опрокидываю содержимое кружки в рот: тут надо поступать, как с крепкой выпивкой – не останавливаться, иначе полезет обратно. Уф ф ф. Ничего, пить можно. Похоже на сено, допущенное к употреблению только после подгнивания под осенними дождями, да малость приправленное землей. Главная трудность: проталкивание густой жижи подальше в горло, а вкус и прочее… Переживем отсутствие приятностей. Галчонок смотрит, как я давлюсь целебным питьем и бормочет: – Надо будет написать прошение ллавану Плеча… Имеется в виду сегодняшнее неуместное посещение пострадавшего? – Не стоит так беспокоиться о моем благополучии. – Да при чем здесь ты?! О, опять ошибся. Принял фантазию за реальность. В самом деле, кого волнует мое самочувствие? Да и должно ли волновать кого то, кроме меня самого? Нет, самая правильная манера поведения в жизни: стойкое и непреходящее себялюбие. Отныне и всегда. Точка. Но все же любопытно: – О чем прошение то? Целитель вернулся из блужданий по собственным мыслям и смерил меня взглядом ученого мужа, прикидывающего, сколько лапок оторвать у таракана, чтобы тот потерял способность двигаться. – О том, как тот, кто не нужно, ходит туда, куда не положено. – А, понятно! От моей неудачной попытки вильнуть в сторону, дружелюбия у собеседника не прибавилось: – И что тебе понятно? Так. Кажется, наше общение подошло к порогу, за которым может оказаться либо глухая стена, либо широкий и светлый коридор – выбирай, что душе угодно, только не мешкай, иначе выберут за тебя. Какой же вариант предпочесть? Биться головой о каменную кладку враждебности? Или попробовать наладить мостки к чужому сердцу? В любом случае, лукавить не стану. Скажу то, о чем думаю. – Ты ведь недавно здесь служишь? И вообще… Недавно служишь? – Ну, недавно, – растерянно согласился Галчонок. – Какая разница? – Огромная. Я стащил с кровати покрывало и путем неловких, но настойчивых попыток водрузил его на свои плечи: повязки, конечно, дело хорошее, но греют слабо, а в комнате прямо скажем, отнюдь не летняя жара. Целитель наблюдал за моими действиями, даже не предполагая оказывать помощь, правда, поступал немилосердно скорее из за озадаченности моими словами, а не в силу черствого характера. – Так в чем разница? – Сталкиваясь с нарушением правил впервые, непременно загораешься желанием восстановить справедливость. Но нарушителей всегда больше, чем стоящих на страже закона, поэтому прибереги свой задор для более достойного дела. Как и предполагал, в ответ послышалось гневное: – Более достойного? Значит, можно позволить этим курицам все, что они ни пожелают? – Не все. Просто не растрачивайся по мелочам. Если им нужно было меня допросить, все равно допросили бы. Разве нет? – Право допрашивать имеет только дознаватель, ведущий следствие, – заученно возразил Галчонок. |
