Только слышу последние слова Эйтинне поверх тупого грохота моего сердца: «Живи полной жизнью, Айлиэн. Жизнь, которую он дал прожить тебе».

Когда открываю глаза, я сижу на полу в моей спальне в Эдинбурге, но не отделанной панелями тика спальне, которую оставила позади. На дальней стене нет карты, отсчитывающей количество убийств Сорчи. Нет рабочего стола с оружием, убивающим фейри. Никакой охотничьей одежды на полу, забрызганной грязью.

Моя спальня обставлена так, как это было, когда мама была еще жива: кремовые обои с лютиками, золотые занавески, которые блестят на солнце. Спальня вновь такая, какой была, когда моя жизнь была не сложной и…

И нормальной. Эйтинне вернула время к тому моменту, когда мне было семнадцать.

Изучаю свое голубое муслиновое платье, затем руки, не покрытые мозолями. Нет никаких крапинок крови. Руки леди. Они никогда не принадлежали воительнице.

– Айлиэн?

Замираю от голоса, который зовет меня. Слезы застилают глаза.

– Мам? – я встаю и начинаю идти к двери, не уверенная, верно ли расслышала.

Но вот она, идущая по коридору рядом с моей комнатой.

– Айлиэн, – произносит она, – ты не забыла про ланч с… – она останавливается, когда видит мои слезы. – Что такое?

– Мам, – достигаю ее в два шага и обхватываю ее руками и тяну к себе, прижимая сильно – сильно. Держу ее так крепко, что удивляюсь, как она еще может дышать.

Она проводит рукой мне по спине, успокаивая, пока всхлипываю на ее плече.

– Шшш. Что случилось?

– Какое сегодня число? – мой голос дрожит. – Год?

– Айлиэн, – теперь она звучит встревоженно. – Мне послать за доктором? Ты…

– Число. Год. Пожалуйста.

– 6 ноября, 1843, – она проводит мне по волосам. – Теперь скажи мне. Ты в порядке?

Эйтинне отправила меня за месяц до смерти мамы. Может быть, есть вероятность, что она все еще может умереть. Это тоже изменится?

– Я не знаю, – говорю ей честно. – Пока не знаю.

Глава 47.

Неделю спустя мама спрашивает:

– Ты уверена, что все в порядке?

Мы в саду, работаем над орнитоптером. Одно крыло его практически полностью прикреплено к основной части, но аэроплан еще далек от того, чтобы быть готовым. Потребуется ещё четыре месяца работы без устали, чтобы закончить его.

Мама пытается поймать мой взгляд, но я притворяюсь, что чем то отвлечена. Вместо этого сильнее кутаюсь в пальто.

– Конечно же. Почему же нет?

– Ты кажешься… другой, – она хмурится. – Более молчаливой, чем обычно.

В последнее время, когда просыпаюсь, мне приходится напоминать себе, где я. Пялюсь в потолок в своей огромной спальне, задаваясь вопросом, не снится ли мне все это. Может, я открою глаза, и иллюзия наконец то разобьется, и все это окажется уловкой фейри.

Я с головой ныряю под крыло орнитоптера, начиная возиться с одной из деталей.

– Разве? – спрашиваю, сохраняя голос легким. – Просто отвлечена всем запланированным на ассамблее.

– Дело не в этом. Иногда ты смотришь на меня и… – она прерывается, будто от неуверенности.

– И что?

Она молчит. А затем:

– Ты где то в другом месте. Ты не ешь. Говоришь по другому. Иногда ты выглядишь так, будто потеряла кого то важного.

Зажмуриваю глаза. Внезапно становится так трудно втянуть воздух.

– Это глупо. Кого бы я могла потерять? – мой голос на удивление ровный. – Я не ела, потому что не голодна.